проучилась на тех курсах шесть месяцев. Дома она помогала невестке по хозяйству. Наденет передник и чистит картошку, лапшу нарезает. Узнала кулинарные секреты приготовления пирожков, самсы, пельменей, котлет. И одеваться стала по-другому. После переезда в Семипалатинск брат и невестка заказали ей городские платья по последней моде.
Иногда Акбилек вместе с братом и Маришей отправлялась в театр и на двигающиеся картинки. Удивилась: «Как эти плоские фигуры двигаются? Что у них, душа, что ли, есть?» — все спрашивала у невестки. Оказалось — они лишь кажутся живыми, есть свой технический способ.
Затем Толеген получил в отделе образования для сестры направление на рабфак в Оренбурге. Поехала вместе с одной девушкой. С Ажар, надо сказать, легкомысленной девушкой. Городской. Вела Ажар себя как капризный ребенок. Накрасит личико и бегает по пустякам или лежит сутками в постели.
Тогда-то Акбилек первый раз села в поезд. О железной дороге и огнедышащих паровозах она слышала, а вот проехать на поезде — совсем другое. Ночью брат с Маришей отвезли ее на бричке на вокзал. Толпа народу, все куда-то спешат, суетятся. Паровоз ревет. Брат заранее побеспокоился о билете, и они взяли билет без очереди.
Сидя в вагоне, Акбилек промчалась мимо четырех городов, пришлось однажды, пере саживаясь на другой поезд, ночевать с попутчицей на вокзале. Там Ажар познакомилась с одним парнем, что обернулось для них некоторой выгодой. Пригодился для того, чтобы непоколебимо отстоять в очереди, и он купил для них билеты. Повидали они самые разные и удивительные места. Проезжали рядом с огромными озерами и по высоким мостам. Тянулись за окнами то горы, то леса. Акбилек все боялась, как бы поезд не врезался в какую-нибудь скалу, не застрял бы в чаще. Нет, бежит, ловко проскакивая меж камней и стволов деревьев. И как едет! Летит как вихрь!
Приехав в Оренбург, путешественницы взяли бричку и добрались до знакомых Ажар. В городе Оренбурге все гораздо приличней, чем в Семипалатинске. Улицы вымощены, и бричка им понравилась. Небольшая такая повозка, чуть разве покачивается.
Утром с бумагами отправились в школу. Им указали на большой дом. Полон молодежью.
Нашли канцелярию, показали свои направления. Приняли без лишних слов.
Девичья коммуна была расположена в отдельном здании. Акбилек и Ажар дали отдельные кровати. Принесли постель и устроились. Девушки кругом все русские. Среди них всего пять-ше сть казашек.
Учиться оказалось тяжело, не то что в Семипалатинске. В Семее учителями были казахи и книги на казахском языке. Русских уроков было совсем ничего. А тут учеба на русском языке. И учителя только русские, кроме одного-двух казахов. Акбилек научилась кое-каким русским словам и выражениям у брата и невестки, но разве это наука!
Что хорошо — много русских девушек вокруг, разговоры с ними приносили больше пользы, чем все уроки русского языка. Если бы не русские подруги, которым она ни в чем не желала уступать, Акбилек не училась бы так успешно.
Были, конечно, и такие девицы, которые носились и прыгали, как козочки, вырвавшиеся за ограду. Насмотревшись на них, и казашки стали скакать, как ненормальные. Особенно наша Ажар и еще одна девушка. Исчезали по ночам. В коммуне, забираясь в самые темные углы, обнимались с мужчинами. Ажар допрыгалась до конца — в середине зимы ушла из рабфака. Говорили, что она забеременела. Может быть и так, кто знает?
Парни ухаживали и за Акбилек, если это можно назвать ухаживаниями. Но она старательно избегала встреч с ними. Ей интересней было со скромными русскими подругами. А парни все не отставали: «Давай прогуляемся, на танцы сходим, поговорим». Но она не поддавалась на такие уговоры. Пожила уже. Что ей забавы молодых? Мало ли натерпелась от мужчин? Скоро она заработала репутацию слишком заносчивой девицы, байской дочки, зазнайки. Утверждали, что она переписывается с целой кучей парней. И все, мол, эти письма любовные и что ими все не ограничивается. Подкидывали ей записки с гнусными предложениями, угрозами. Однажды темным вечером просто избили, сбили с ног. Крали у нее тетради, книги, платочки. Но не на ту напали, пропади вы все пропадом! Но парни не самая большая проблема. Через каждые два-три дня обязательно проходили собрания. Мерзко. Поверить не могла, как все старались на них оговорить друг друга, пройтись, потоптаться по ближнему своему, унизить, испугать. Но попробуй не приди — сразу донесут. Особенно в этом деле усердны были наши казахи. Акбилек не понимала: ну что им нужно, что им не хватает?
В общежитской коммуне жило до пяти сотен человек. Жили тесно и в холоде. Мылись ли или нет, это, знаете, вопрос личный — не поймешь. Но вонь держалась ужасная. В какой-то степени такая атмосфера была неизбежна. Откроешь форточку — холод, закроешь — дышать нечем, да легко простудиться. К тому же с едой было тяжело. Голодные годы. Надень приходилось пол фунта черного хлеба и жидкий супчик с картошкой. Вечером — кружка кипятка.
Сдохнуть от голода было проще, чем уразуметь лекцию. Сколько юных созданий исчезло, заболев! Были среди них и действительно умершие. К концу зимы и Акбилек дошла до полного истощения. Весной с двумя - тремя сокурсниками вернулась в Семипалатинск. Акбилек удивлялась, как она смогла выжить в Оренбурге, но одно знала твердо: от учебы ты никогда слабее не станешь.
Брат Акбилек уже работал на солидной должности в губернском комитете. Сразу же нанял ей бездетную учительницу русского языка на четыре месяца, чтобы не скучала без дела. Она и выучила Акбилек грамотно писать и говорить на русском. Время такое наступило — надо. Не жить же, как продолжали жить казахи: в копоти, вони да со вшами. Богатство — в знаниях.
— Хоть в копоти, хоть со вшами, зато со своими, среди своих. Я так скучаю по аулу, по лицам родным! Кажется, все на свете бы отдала, лишь бы оказаться среди них!
В Оренбурге Акбилек проучилась три года. Город ей уже не представлялся чужим. Студенты задумали поставить спектакль «Байбише — токал», и Акбилек сыграла в нем роль. Спектакль ставили на сцене клуба им. Свердлова. Билеты разносили и продавали среди студентов. И спектакль удался, и Акбилек осталась