Потом вызвали доктора Симмонса. Он рассказал о болезни Кекса, об опасности, грозящей Джени и всему городу. Он боялся за нее и хотел запереть Кекса в изоляторе, но Джени хотела сама ухаживать за мужем, и он согласился. А потом он нашел Джени на полу. Она сидела, держа голову Кекса на коленях. В руке Кекса был зажат пистолет. А перед смертью он успел укусить Джени. На этом доктор умолк.
– Есть еще свидетели, мистер Прескотт? – спросил судья.
– Нет, ваша честь.
Негритянские пальмы на задних рядах снова закачались. Все стали говорить. Суд не может закончиться, пока их не услышат.
– Мистер Прескотт, я хочу кое-что сказать, – из безликой толпы выступил Соп-де-Боттом.
Все оглянулись на него.
– Если ты знаешь что‑то важное, то тебе стоит заткнуться, пока тебя не вызовут, – холодно произнес мистер Прескотт.
– Да, сэр, мистер Прескотт.
– Мы разбираем это дело. Еще одно слово – твое или кого‑то из ниггеров, и я вас самих под суд отдам.
– Да, сэр.
Белая женщина захлопала, мистер Прескотт бросил взгляд на задние ряды и отступил. А потом поднялся тот чужой белый, который должен был защищать Джени. Он немного пошептался с клерком, а потом попросил ее рассказать, как все случилось. При этом от нее требовалось говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Да поможет ей Бог.
Слушали ее очень внимательно. Сначала ей пришлось вспомнить, что она не дома. Она в суде, сражается с чем‑то – и это не смерть. Это нечто худшее. Это – лживые мысли. Ей нужно было отогнать их прочь, чтобы рассказать, как относились друг к другу они с Кексом, и тогда все поймут, что она никогда не застрелила бы Кекса просто из злобы.
Джени пыталась растолковать, как ужасно сложились обстоятельства. Кекс не мог прийти в себя, пока не избавится от бешеного пса, вселившегося в него. Он не мог сделать это и выжить. Ему нужно было умереть, чтобы избавиться от страшного зверя в себе. Но она не хотела его убивать. Кекс оказался втянутым в суровую игру, и ему пришлось умереть, чтобы победить. Джени никогда не хотела избавляться от него – и все должны это понять. Она никого не умоляла, а просто сидела и рассказывала, иногда сбиваясь и умолкая.
Она уже рассказывала об этом судье и адвокату, а теперь все должны узнать, как было дело. Она сидела на судном стуле, пока адвокат не позволил ей сойти и сесть на место.
– Защита закончила, ваша честь, – сказал адвокат.
Потом они о чем‑то пошептались с Прескоттом и с судьей и разошлись по местам.
– Уважаемые присяжные, вам предстоит решить, совершила ли подсудимая хладнокровное убийство или оказалась несчастной женщиной, преданной женой, попавшей в тяжелую ситуацию и всадившей пулю в сердце мужа в знак великого милосердия. Если вы сочтете ее убийцей, то вам предстоит вынести ей приговор за умышленное убийство первой степени. Если же решение будет иным, ее следует освободить. Среднего пути нет.
Присяжные удалились. Все собравшиеся заговорили одновременно. Несколько человек поднялись и вышли. Джени сидела, опустив плечи, и ждала. Не смерти она боялась, а того, что ее никто не понимал. Если они решат, что она не хотела жить с Кексом и поэтому убила его, то это будет грех и позор. Это будет хуже, чем убийство.
И тут присяжные вернулись. Всего через пять минут по судебным часам.
– Мы считаем смерть Верджибла Вудса совершенно случайной и оправданной. Мы снимаем все обвинения с подсудимой Джени Вудс.
Она была свободна. Судья и все вокруг улыбались ей и пожимали руку. Белые женщины со слезами окружили ее надежной стеной. Негры, повесив головы и шаркая ногами, ушли.
Солнце почти село. Джени видела, как солнце поднялось над ее непростой любовью, а потом она застрелила Кекса, оказалась в тюрьме и под судом, а теперь она свободна. Ей нечего было делать, только побывать у белых друзей, понявших ее чувства, и поблагодарить их. И солнце село.
Для ночлега она нашла себе комнату в пансионе. Оттуда она слышала разговоры на улице.
– Да уж конечно, эти белые парни никогда бы ничего не сделали такой женщине, как она.
– Она же не белого убила, верно? Пока она не стреляет в белых, им нет дела, сколько ниггеров она прикончит.
– Да, ниггерская женщина может убить всех, кого они захотят, но точно не станет убивать ни одного из них. А если попробует, белые сразу ее повесят.
– Вы же слышали поговорку: «Белый мужчина и ниггерская женщина – самые свободные в мире». Они всегда делают что захотят.
Джени похоронила Кекса в Палм-Бич. Она знала, ему нравилось в Эверглейдсе, но это слишком низкое место, и вода будет заливать могилу после каждого сильного дождя. Да и убил его Эверглейдс и его воды. Джени хотела, чтобы бури и ураганы больше не грозили Кексу, поэтому она купила целый склеп на кладбище в Вест-Палм-Бич. Деньги она получила из Орландо. Кекс был сыном Вечерней Звезды, и его следовало похоронить достойно. Гробовщик хорошо поработал. Кекс мирно спал на белой шелковой подушке в окружении купленных Джени роз. Он почти усмехался. Джени купила новую гитару и вложила ему в руки. Пусть сочиняет новые песни – когда‑нибудь он ей сыграет.
Соп и его приятели всячески пытались ее задеть, но она не обижалась. Они любили Кекса и не понимали, что произошло. Она все равно сообщила Сопу о похоронах, а тот известил остальных. На кладбище они явились с самым смущенным видом и надеялись, что она все забудет и простит. Кто смог, погрузились в десять нанятых Джени седанов, остальные пошли следом. Заиграл оркестр, и Кекс поехал к своей гробнице, как фараон. Покупать себе вуали и мантии Джени не стала. Она пришла в простой рабочей одежде. Горе было слишком сильным, чтобы специально одеваться для него.
Глава 20
Люди любили Джени чуть меньше, чем Кекса, но хотели чувствовать себя добропорядочными, и потом надеялись, что она быстро забудет их враждебность на суде. Поэтому они быстро обвинили во всем брата миссис Тернер, и ему пришлось убираться с болот. И это было правильно – нечего всяким красавчикам слоняться там, где на них будут заглядываться чужие жены. Даже те, кто не считал, что в произошедшем была его вина,