Новое открытие афроамериканских писателей обычно соответствовало политическим критериям, которые и отражались в их книгах. Открытие Золы Нил Херстон радует нас еще и тем, что сделавшие его чернокожие женщины открыли ее материнское литературное наследие. Элис Уокер рассказала, как разыскивала безымянную могилу Херстон в Саду небесного покоя – на кладбище для чернокожих в Форт-Пирсе, штат Флорида.
Херстон стала символом поиска традиций чернокожих писательниц. Книги Элис Уокер, Гейл Джонс, Глории Нейлор и Тони Кейд Бамбары не похожи друг на друга, но их объединяет родство с книгами Херстон. Их внимание к Зоре показывает сложность романа в черной литературе: они читают ее книги не только для ощущения своего духовного родства. Зора Нил Херстон использовала разговорную речь и ритуалы чернокожих, чтобы самыми тонкими и разнообразными способами показать пробуждение сознания чернокожих женщин, – этого не было ни в одной другой черной книге.
Использование разговорного языка стало фундаментальной основой всех, кроме одной, ее книг. Особенно явственно этот аспект проявился в ее классическом романе «Их глаза видели Бога». Он увидел свет в 1937 году и был ближе скорее к «Портрету дамы» Генри Джеймса и «Тростнику» Джина Тумера, чем к пролетарским книгам Лэнгстона Хьюза и Ричарда Райта, столь популярным в период Великой депрессии.
Нежная и красивая история пробуждения души Джени Кроуфорд делает «Их глаза» лирическим романом. Два первых мужа Джени стремились занять как можно больше физического пространства (и приобрести все внешние символы социального возвышения), одновременно подавляя самосознание жены. Только третий, и последний, любимый мужчина, бродяга по прозвищу Кекс, который брался за любую работу на болотах Флориды, позволил Джени расцвести как огромная груша, что росла возле крохотного домика ее бабушки.
«Она видела, как пчела с пыльцой на лапках ныряет в распустившийся цветок; как тысячи других цветков шевелятся, чтобы ощутить любовное объятие и экстатическое содрогание дерева от корней до крохотных веточек, покрытых восхитительными кипенно-белыми цветками. Это была настоящая свадьба!»
Чтобы показать путь Джени от объекта к субъекту, повествование ведется то от третьего лица, то от сочетания первого и третьего лица («свободный косвенный дискурс»). Это показывает развитие самоосознания Джени. «Их глаза» – роман откровенно феминистский, первый подобного рода в афроамериканской традиции. Однако, хотя главная тема проекта – обретение голоса, где речь является инструментом уязвления и спасения, самости и осознания собственной силы, в нем затронуты многие темы, которые делают шедевр Херстон еще более значимым.
II
О дин из самых трогательных фрагментов американской литературы – последний разговор Зоры Нил Херстон с умирающей матерью, его мы находим в главе «Странствие» автобиографической книги «Пыльные следы на дороге» (1942):
«Когда я вошла, они подняли постель и развернули ее так, что мамины глаза смотрели на восток. Я думала, что она смотрела на меня, так как изголовье кровати развернули. Рот ее был приоткрыт, все силы у нее уходили на дыхание, и говорить она не могла. Но она смотрела на меня – или мне так казалось, – и взгляд говорил мне все. Теперь ее голосом была я».
Мы начинаем понимать риторическую дистанцию, отделявшую Херстон от современников, когда сравниваем этот фрагмент со сходной сценой из романа «Черный парень» Ричарда Райта, который увидел свет тремя годами позже.
Райт был главным чернокожим писателем Америки и основным соперником Херстон. Он пишет:
«Как‑то вечером мама позвала меня к своей постели и сказала, что больше не может выносить боль и хочет умереть. Я держал ее за руку и умолял успокоиться. Тем вечером я перестал реагировать на маму. Чувства мои оледенели».
Если Херстон описывает последние моменты жизни матери с точки зрения поиска голоса, то для Райта тот же опыт стал пробуждением «мрачности духа, которая осталась с ним навсегда» и «превратилась в мысленный символ, самостоятельный символ… бедности, невежества, беспомощности…». В традиции черной литературы мало писателей, настолько отличающихся друг от друга, как Зора Нил Херстон и Ричард Райт. И если Райт считался в сороковые годы главным автором черной литературы, слава Херстон достигла зенита в 1943 году, когда в Saturday Review была опубликована большая статья, посвященная успеху «Пыльных следов». Через семь лет она будет работать горничной в Риво-Альто, штат Флорида, а через десять лет умрет в доме престарелых в Форт-Пирсе.
Как получилось, что лауреат двух премий Гуггенхайма, автор четырех романов, дюжины рассказов, двух мюзиклов, двух книг по черной мифологии, десятков очерков и великолепной автобиографии практически «исчез» из поля зрения читателей на целых три десятилетия? Простого ответа на этот вопрос нет, несмотря на все попытки ученых его найти. Совершенно ясно, что яркие, разнообразные и глубокие реакции современных читателей на книги Херстон резко отличаются от мнения ее влиятельных чернокожих современников. Причины этого сложны и проистекают из того, что мы сегодня называем «расовой идеологией».
Часть наследия Херстон – все то, что связывает ее романы с Гарлемским Ренессансом, социальным реализмом тридцатых годов и культурным национализмом движения Черного искусства, – заключается в мысли о том, что расизм сводит чернокожих к простым шифрам, к существам, которые реагируют исключительно на вездесущее расовое угнетение и культура которых опирается на «лишения», а психика по большей части «патологическая». Писатель и социальный критик Альберт Мюррей называл это «монстром социальной художественной литературы». Социалисты, сепаратисты и борцы за гражданские права в равной мере стали жертвами этого монстра.
Херстон считала эту идею губительной, пропаганду ее – ловушкой и яростно выступала против нее. Она говорила, что подобная позиция опирается на «слезливую школу негритянства, считающую, что природа заключила с чернокожими несправедливую сделку». В отличие от Хьюза и Райта, Херстон сознательно игнорировала эту «ложную, искаженную картину…». Свобода, писала она в «Моисее, человеке горы», «была чем‑то внутренним… Сам человек обязан реализовывать собственную эмансипацию». И ее первый роман стал манифестом против «высокомерия» белых, полагающих, что «черные живут одними лишь защитными реакциями на действия белых». Зора Нил Херстон никогда не старалась никому угодить.
То, что мы считаем мифологическим реализмом Херстон, сочным и плотным, с лирическими черными идиомами, сторонникам социального или критического реализма казалось политическим отступлением, а саму писательницу считали ретроградом. Если Райт, Эллисон, Браун и Херстон вели бы сражение за идеальные литературные средства отражения жизни негров, Херстон однозначно проиграла бы битву.
Но не войну.
После того как Херстон умолкла, а ее стиль черного романа