Возрождение читательского и научного интереса к трудам Херстон знаменует собой ее канонизацию в черной, американской и феминистской традиции. После признания критики труды Херстон стали достоянием ученых – навсегда. С 1975 года ее книги прочло больше читателей, чем с момента ее публикации в 1934 году и до этой даты.
III
Когда я перечитываю Херстон, меня всегда поражает плотность личного опыта, отраженного в интереснейших, богатых образах. Это и фигуративная емкость черного языка, которую персонаж «Мулов и людей» называет «скрытым смыслом, почти Библией… внутренним смыслом слов». Это роднит антропологические труды Херстон с ее художествеными книгами. Обучаясь в Барнарде у Франца Боаса, она так тщательно собирала фольклор, что он вошел в ее романы метафорами, аллегориями и образами. В ее книгах мы постоянно видим канонические метафоры черной культуры. Она всегда оставалась больше писателем, чем социологом. Даже в научных трудах ее всегда более интересовало качество воображения, которое делает жизнь людей цельной и богатой. Но именно в ее произведениях черные идиомы достигают наибольшего эффекта. В первом романе – «Тыквенное вино Джоны» – проповедник Джон, по выражению Роберта Хеменвея, предстает перед нами «поэтом, который воспевает свой мир словами, но в то же время не может найти слов, чтобы воспеть самого себя». Увлеченность речью и «естественными» поэтами, которые «несут варварскую роскошь слова и песни в самое сердце пересмешников», не только роднит двух учеников Херстон, но еще и создает из «задержанного лингвистического импульса» нечто достойное созерцания. Сила книг Херстон – в тексте, а не в контексте, как и в кульминационной проповеди Джона. Это настоящее торжество черных образов и метафор. Они определяют мир Джона. Его неспособность осознать себя в конце концов ведет его к саморазрушению. Как пишет биограф Херстон, Роберт Хеменвей: «Такие пассажи со временем входят в теорию языка и поведения».
Используя «подзорную трубу антропологии», труды Херстон воспевают, а не морализаторствуют; показывают, а не рассказывают, что «поведение и искусство становятся самоочевидными, как в процессе чтения срастаются тексты и ритуалы худу». Как автор, Зора Нил Херстон становится «повитухой, участвующей в рождении реального фольклора… первого поразительного контакта с естественным законом». Мифы, которые она так точно описывает, на самом деле являются «альтернативным способом восприятия реальности» и никогда не становятся снисходительными описаниями суеверий. Так, например, «Дюжины», то есть старинный черный ритуал изящного оскорбления, она считает вербальной защитой святости семьи, выраженной через своеобразную игру слов. Несмотря на нападки Райта и полное игнорирование его литературными наследниками идей Херстон касательно языка и ремесла, идеи эти стали основой для величайших достижений афроамериканской литературы в будущем.
IV
Мы сможем лучше понять сложное и противоречивое наследие Херстон, если проанализируем ее противоречивый рассказ о собственной жизни – «Пыльные следы на дороге». Херстон раскрылась перед нами, как персонаж своих книг – так на маскараде участники в какой‑то момент снимают маски. В этом отношении Херстон описала себя, а в своих трудах стремилась, главным образом по идеологическим причинам, по-новому взглянуть на определение «себя в расе». Она решила раскрыть перед читателями жизнь собственного воображения, которое подстраивалось под среду и по-своему ее истолковывало. А то, о чем она умалчивает и что удаляет, читатели могут использовать, чтобы воспринять ее жизнь как синекдоху [30] «расовой проблемы», исключительную часть, отражающую разрушенное целое.
В «Пыльных следах» Херстон достигает двух целей. Во-первых, она показывает нам жизнь писателя, а не отражение, по ее собственному выражению, «негритянской проблемы». Многие события в этом тексте описаны в свете растущего самосознания Херстон и в свете книг и языка, языка и языковых ритуалов мастеров западной традиции и рядовых представителей черного сообщества. Эти два «речевых сообщества» и являются главными источниками вдохновения Херстон, причем не только в романах, но и в автобиографии.
Отражение своих речевых источников было для нее очень важно, поскольку она постоянно переходит от «грамотного» голоса рассказчика к богатому идиомами черному голосу, возникающему в свободном косвенном дискурсе. Херстон легко и свободно переходит от одного голоса к другому – так она делает в «Их глазах», чтобы показать переход Джени к самоосознанию. Использование разделенного, двойного голоса кажется мне величайшим достижением Херстон, вербальным аналогом ее двойного опыта – женщины в мире, где доминируют мужчины, и чернокожей в мире белых. Писательница пересмотрела метафору «двойного сознания» У. Э. Б. Дюбуа [31] для афроамериканцев.
Ее язык, усиленный двойными голосами, пронизывающими весь текст, обрел силу тревожить и будить мысль.
«В бедности есть нечто такое, что пахнет смертью. Мертвые мечты опадают с сердца, как листья осенью, и гниют у подножия. Импульсы надолго замирают в зловонном воздухе подземных пещер. Душа живет в болезненной атмосфере. Люди превращаются в корабли работорговцев в ботинках».
Херстон анализирует черные «идиомы», используемые культурой, «выросшей на сравнениях и оскорблениях. Они умеют оскорблять», – заключает она, а потом перечисляет некоторые – аллигаторова пасть, толстенные щиколотки, ноги словно лопаты, «глаза, напоминающие нищих проституток, и рот, подобный раковине, полной битой посуды!»
И сразу же за фрагментом о смерти матери Херстон пишет:
«Великий Творец в творении Своем создал Старого Смерть. Он сделал его с большими, мягкими ступнями и квадратными пальцами. Сделал его с лицом, которое отражает лик всего сущего, но не меняется и нигде не отражается. Сделал тело Смерти из бесконечного голода. Сделал ему оружие для удовлетворения своих нужд. Таким было утро дня начала мира».
Язык этих фрагментов не просто «пышный», как Херстон называла основную особенность речи черных. Здесь манера и смысл идеально соответствуют друг другу. Писательница говорит самым глубоким и осмысленным образом. Она