– Теперь бежим, – крикнул я и подтолкнул замершего Вейса. Мы быстро по пояс в грязной воде преодолели болото, промокли, но без помех сумели пройти опасное место.
Мы остановились на берегу болота, прячась в густых зарослях тростника.
– Куда двинемся дальше? – спросил я.
– Прямо. Здесь повсюду пустынная местность на много миль. Может, подождем, обсохнем и отправимся ночью? – предложил Вейс.
– Пешком идти долго. Нужен флаер, – я вытащил из рюкзака новую форму, берцы и носки. – Идем открыто.
Мы переоделись. На Марту никто не обратил внимания, она не стеснялась. Жизнь научила их быть простыми и нестыдливыми.
– Когда прилетает флаер? – спросил я.
– Каждые два часа, – ответил Вейс.
– Ждем, и когда он полетит, вы выйдете из тростника. Но лучше раздеться до белья. Иначе они могут что-то заподозрить и сообщить на базу. Нам не нужна война с охраной, – я посмотрел на Вейса и Марту.
– Тогда лучше совсем без одежды, – предложила Марта. – Так правдоподобнее.
– Точно, привлечем их внимание, – согласился я. – Раздевайтесь.
Вейс и Марта остались обнаженными. Прикрывшись куртками, сели и стали ждать. Разговор не вели. Оба бывших раба сидели, уставившись себе под ноги, и молчали – видимо, сказывалась укорененная привычка.
– А как женщины жили в лагере? – спросил я. – Среди мужчин? Насилия не было?
– Нет, – скупо ответила Марта, – только по согласию. У женщин свой барак, последний в ряду… – И снова замолчала.
Я вытащил шоколад, воду и раздал им, они с жадностью съели и запили водой. Их лица подобрели.
– Если мужчина насиловал женщину, она сообщала охране, и насильника бросали на съедение псам, – продолжила Марта уже охотнее, – поэтому никто на нас не нападал, все происходило по согласию в штольнях. Но чаще мы отдавались охране за пайку и одежду.
– А зачем тут вообще нужны женщины? – спросил я. Марта пожала плечами:
– Не знаю, может, для того чтобы среди рабов не было мужеложества.
– А оно было? – спросил я. Марта промолчала, а Вейс усмехнулся:
– Насилия не было. Для хозяина рудника раб – его собственность, и кто покушался на чужую собственность, был обречен. Работай, тебя будут кормить и дадут женщину. Вот для этого, чтобы не было уж полной обреченности, женщин и завозили. – Он посмотрел на Марту, и та кивнула. – Марта обслуживала мою бригаду. К ней относились как к женщине…
Я не стал дальше развивать этот разговор, слишком он был неприятен. Рабская жизнь – это мучения, скорбь и унижения.
Но Марта продолжила свою мысль:
– Я наказана за то, что причиняла боль другим, заставляла их страдать. Здесь все такие. Нет невинных, попавших в этот ад. Ты тоже заслуживаешь быть здесь, чистюля, – она бросила на меня взгляд, в котором не было ни осуждения, ни неприязни. Я понял, что в ее душе зародилась своя философия. Она сводилась к тому, что за каждое преступление неизбежно следует расплата, и провидение неумолимо карает тех, кто нарушил его законы.
«Может быть», – задумался я. Я не был святым. Я убивал, хитрил, обманывал, захватывал то, что мне не принадлежало…
Мы ждали, когда появится флаер.
Его услышали издалека.
– Бегите, – скомандовал я.
Вейс рванул с места, за ним последовала Марта. Они пробежали метров пятьдесят, сверкая грязными пятками, сделали вид, что увидели флаер, и бросились обратно в заросли тростника. Пилот флаера заметил их и направил машину в нашу сторону. Опустился напротив меня. А я был в скрыте.
– Эй, голожопые! Вылезайте, иначе собаку спущу! – весело смеясь, крикнул пилот. Рядом с ним сидел охранник с псом на поводке. Он тоже ржал. Пес рычал.
Три выстрела прозвучали одновременно. Пули поразили всех троих.
Я вышел из скрыта и вытащил тела из кабины. Отнес их к болоту и сбросил в воду. Марта и Вейс уже одевались.
Они подошли, и Вейс спросил:
– Кто поведет флаер?
– Я не умею, – ответил я.
– Я тоже никогда не водила, – ответила Марта. – А ты? – спросила она Вейса.
– Я не летал, но управлял таким на дороге. Попробуем взлететь. Садитесь.
Я сел рядом с Вейсом, Марта села на второй ряд сидений, где ранее сидел проводник с собакой. Турбина глухо гудела на холостом ходу. Лопасти вентиляторного винта, убранные в бочкообразные трубы, завертелись, турбина засвистела, набирая обороты, и Вейс тронул джойстик, подал его вперед, нажал педаль, и мы резко взлетели. Меня прижало к спинке, а Марта, которая не успела ухватиться руками за спинку моего сиденья, упала на пол. Ни я, ни Вейс этого не видели. Вейс сделал крен для разворота, и Марта покатилась по полу. Я мельком увидел ее, падающую из флаера, и ухватил за руку. Успел в последний момент.
– Вейс! Марта выпала! – заорал я. Вейс что-то сделал, и флаер резко пошел на снижение. Теперь я потерял точку опоры. Вес Марты потащил меня из кабины, я не успел среагировать и тоже выпал. Моя рука сама ухватила ножку сиденья, и мы с Мартой повисли над землей.
Она как кошка обхватила меня руками и ногами, прижалась, орала и визжала в ухо.
Вейс ударился в панику, он остановил падение флаера и снова поднял его вверх.
– Вейс, осторожно! – орал я, стараясь перекричать визг Марты. – Опустись до земли!
Вейс наконец сумел взять себя в руки и стал медленно опускать машину.
В метре от земли я разжал пальцы онемевшей руки. Мы с Мартой упали на камни, а флаер рывком подскочил вверх, и сам Вейс чуть не выпал из машины. Мы с Мартой валялись на земле в обнимку, она плакала, я матерился так, как никогда в жизни не матерился. Марта неожиданно замолчала и спросила:
– Ты колдуешь, Чистюля? – Она говорила совершенно спокойно, словно до этого не орала и не пребывала в истерике.
– Отпусти меня, – попросил я.
– Не отпущу, – пробубнила она, – мне страшно. – И крепче меня обняла, закрыла глаза и прошептала: – Ты хорошо пахнешь.
«Зато ты воняешь невообразимо», – подумал я. И, с трудом разжав ее руки, я сел. Вейс все же сумел опустить флаер в трех метрах от нас. Лопасти поднимали пыль и траву, швыряя в нас.
– Глуши мотор, – крикнул я, и он поставил турбину на холостой ход. Я подошел к бледному старику.
– Простите, – проговорил он, – не приноровился.
– Ты, Вейс, полетай, попрактикуйся, – предложил я, – потом заберешь нас с Мартой.
– Хорошо, – растерянно ответил он и вздохнул. Его взгляд блуждал по приборной доске.
Пока Вейс думал,