– Да, – коротко ответил Вербин.
– Значит, вы понимаете… Ребята вступили в Ночь уже будучи охотниками, готовились пройти сквозь неё, а я, самый опытный из них, шёл рядом, но не с ними. И чем ближе становилась Ночь, тем сильнее делалась моя обида. Удовлетворение от манипуляций уступало место разочарованию. Я жаждал пройти сквозь Ночь и с трудом сдерживал внутреннюю ярость: на ребят, на жертв, на собственное бессилие. Но Тая вызывала у меня особенное раздражение, ведь я в ней сомневался. И ярился из-за того, что она имела всё, чтобы пройти сквозь Ночь, кроме желания. Я это чувствовал. Или, даже, знал. Поэтому не дал отдельного задания, а взял под своё крыло. Но Тая всё равно не смогла выстрелить. Зато убил я, вновь прошёл сквозь Ночь – благодаря Тае, и этот подарок заставил меня её простить. Домой я вернулся абсолютно спокойным.
– Не только поэтому, – вдруг сказал Вербин.
И заставил Пелека улыбнуться:
– Вы и в самом деле так хороши, как о вас говорят, Феликс.
– Вы только что в этом убедились, Михаил Семёнович?
– Не отказывайтесь от честной лести, Феликс. К тому же у вас на неё иммунитет.
Вербин едва заметно склонил голову.
Профессор же погладил бороду и продолжил:
– Да, вы правы, главным было другое. Возвращаясь домой, я понял, что лгу себе. Я был зол, взбешён, как никогда до этого, старался не смотреть на Таю, чтобы не сорваться, но чувствовал её присутствие, слышал её дыхание и шорох движений, представлял, как она смотрит в Ночь, сквозь которую не прошла, и ощущал, что не способен причинить ей вред. И знал, что убью любого, кто причинит ей вред, даже себя. Это понимание пришло в ту Ночь, но оно было и до, просто не было повода его ощутить: я – монстр, охраняющий свою девочку всеми доступными способами. И…
Пелек резко замолчал.
– Кунич? – догадался Вербин.
– Гриша убил Таю, похвастался этим и подписал себе смертный приговор, – мрачно рассказал старик. – При этом Гриша хотел убить и меня, это правда, Феликс, но у него ничего бы не получилось – я держал его на мушке. Как ни странно, он не побоялся сделать шаг. Я этого не ожидал, но был готов к любому развитию событий. А теперь я скажу вам то, чего ни за что не скажу вашим коллегам: я мог бы выстрелить Грише в ногу. В плечо. В живот, в конце концов. Но он убил Таю, Феликс, он убил Таю… Поэтому я выстрелил Грише в голову.
– Будете изображать самозащиту?
– Это и была самозащита, – спокойно ответил Пелек. – Алла Николаевна подтвердит, она всё слышала.
– Стояла за дверью?
– Гриша показался ей чересчур взволнованным, и Алла Николаевна решила послушать, с чем он явился.
– Она у вас молодец, – тихо произнёс Вербин.
– Мы знаем друг друга около тридцати лет, и я полностью на неё полагаюсь. – Профессор помолчал. – Я знаю, о чём вы думаете, Феликс, но вам не нужно отвечать себе на вопрос, который я задал в начале встречи: в этом расследовании вы не ошиблись и не погубили результаты своего труда. Просто ваш единственный козырь всё время был на моей руке.
И они одновременно посмотрели на пустые обложки.
30 августа, среда
– Самооборона? – переспросил изумлённый Шерстобитов. – Даже без превышения?
– Откуда взяться превышению? Пелек – инвалид, он ходить не может.
– А-а, точно…
– И все улики за него, – продолжил Вербин, не отрываясь глядя на пустынную подмосковную дорогу, по которой ехал с небольшим превышением скорости. – У Кунича в руке обнаружили нож, на допросе профессор показал, что племянник бросился на него, вот и пришлось защищаться. Стрелял практически в состоянии аффекта, в надежде хоть куда-нибудь попасть – это цитата, попал.
– Как я понимаю, ранения получились удивительно точными?
– Одна пуля в голову, вторая – в грудь. Обе раны смертельные.
– И никакого превышения…
– Никакого.
Феликс заехал за Николаем к семи утра, и разговаривали они в машине, направляясь в место, «которое ты обязательно должен увидеть» – так о нём выразился Шерстобитов, позвонив вчера вечером. Узнав, о чём идёт речь, Вербин согласился: обязательно должен. Однако началась поездка с вопросов, которыми Николай засыпал Феликса.
– У Кунича в руке был тот нож, которым он убил Калачёву?
– Нет, тот нож пропал. Кунич не такой идиот, чтобы сохранить столь важную улику, избавился от неё по дороге к Пелеку.
– А Пелек – инвалид, – протянул Шерстобитов. – Сам не дотянется до трупа, так что нож в руку Кунича вложила домработница.
Но это предположение доказать невозможно. Зато был подтверждённый факт: нож обнаружили в руке Кунича.
– Домработница подтверждает, что между дядей и племянником произошла ссора. Сказала, что сначала она не прислушивалась, но поскольку разговор быстро перешёл на повышенные тона, подошла к дверям и заглянула в гостиную в тот самый момент, когда Кунич бросился на профессора с ножом.
– Лжёт?
– Лжёт, конечно, – согласился Вербин. – Но эту ложь нам не опровергнуть, потому что незадолго до приезда к Пелеку Кунич, предположительно, убил ножом Калачёву. А значит, и судья, и присяжные поверят, что он мог наброситься на профессора.
– Предположительно, – заметил Николай. – Какой у Кунича был мотив?
– Он почти разорился и попросил у дяди крупную сумму в долг, получил отказ. А Калачёву Кунич ненавидел всей душой, опасаясь, что она уговорит старика на ней жениться.
– Кто автор всех этих предположений?
– А ты догадайся. – Вербин грустно улыбнулся.
– Профессор?
– И самое печальное заключается в том, что он почти ни в чём не лжёт. – Феликс помолчал. – В расследовании убийства Калачёвой есть много пробелов, но Пелека будет защищать Апфель, а он сумеет использовать