Следующим их ощущением была сильная физическая боль, сопровождавшаяся рвотой, головокружением и чувством общей слабости, а причиной этого была доза излучения, более чем достаточная, чтобы сделать их покорными котятами, готовыми без сопротивления подставить себя под нокаутирующий удар Надменных. Это они тоже поняли. Они пришли к выводу, что умрут, и притом очень быстро.
Они отнеслись к этому так же, как Альберт Новак, собиравшийся взорвать себя вместе с самолетом. Они были счастливы. Именно так должно было подействовать излучение на человечество, и оно успешно выполнило свою задачу.
И на всей обращенной к комете стороне Земли страх сменялся радостью, напряжение — покоем, ненависть — любовью.
В Центральном парке трое молодых бездельников отпустили девушку, которую заманили за сарай для лодок на 72-й улице, и решили поступать в Гарвард. На южной окраине парка седовласый джентльмен выскочил из кустов прямо на Майрона и его девушку.
— Мои дорогие дети! — кричал он, стаскивая с — лица дамский чулок. — Какие вы чудесные и милые! Вы так напоминаете мне сына и дочь. Позвольте снять для вас номер в лучшем отеле Нью-Йорка, с полным обслуживанием.
В нормальных обстоятельствах подобный инцидент привел бы Майрона Ландау в замешательство, особенно если учесть, что ему только что удалось разгадать загадку застежки бюстгальтера Эллен. Но на этот раз он сам был настолько переполнен радостным возбуждением, что сумел лишь сказать:
— Ну конечно, дружище, мы согласны. Но только если вы к нам присоединитесь. В противном случае мы отказываемся от вашего предложения.
А Эллен добавила сладким голосом:
— Зачем нам номер в отеле, мистер? Разве мы не можем прямо здесь сбросить с себя эти тряпки?
Над их головами, на высоте сорока тысяч футов, в президентском самолете, совершавшем со сверхзвуковой скоростью обратное путешествие из летней резиденции в окрестностях Бутбэй-Харбор, штат Мэн, госсекретарь поднял к небу горящие в экстазе глаза и заявил:
— Дорогой господин президент, давайте дадим этим мулатам еще один шанс. Не стоит портить такой хороший вечер, бросая водородную бомбу на Каракас.
А президент, обняв его за плечи, всхлипнул:
— Дэнни, как дипломат ты и выеденного яйца не стоишь, но я всегда говорил, что ты самый благородный человек во всем кабинете.
Их внимание на мгновение отвлекла оранжево-желтая огненная вспышка на западе, но это не слишком повлияло на их трансцедентальный экстаз. Они начали распевать вслух старые любимые песенки, вроде «На старой мельнице», «Милая Аделина» или «Когда я служил на железной дороге», и получали от этого такое удовольствие, что президент совсем забыл о том, чтобы отменить По радио свое предыдущее распоряжение о налете на Каракас. Впрочем, это было необязательно. Бригады механиков, подвешивавших бомбы к летающим крепостям Б-52, сбросили груз с подъемников и устроили гонки на транспортных тележках, а руководивший операцией «Кислая Задница» генерал Кертис Т. Пиновитц вместо того, чтобы прыгать с парашютом над Венесуэлой с целью поддержки бомбовой атаки, решил отправиться на рыбалку. Он искал свой спиннинг, не обращая внимания на шум, доносившийся с ближайшего полевого аэродрома, где 101-я воздушно-десантная дивизия голосовала, куда лететь — в Диснейленд или на Ривьеру. (В любом случае венесуэльцы, точнее, те члены венесуэльского правительства, которые не поленились отвечать на телефонные звонки граждан, только что проголосовали за то, чтобы дать янки столько нефти, сколько они пожелают, и всерьез обсуждали предложение ароматизировать ее жасмином.)
Огненная вспышка над горизонтом не была, однако, малозначащим событием.
Альберт Новак чуть ослабил захват предплечьем, которым удерживал за шею хрупкую кареглазую стюардессу, и начал объяснять ей, что к тому, чтобы взорвать лайнер, его побуждают не какие-то личные мотивы. Это последняя возможность добиться того, чтобы мать уделила ему столько же внимания, сколько его брату Дику. Хотя он сильно заикался и запинался, стюардесса сразу все поняла. У нее тоже были и мать, и старший брат. Ее красивые карие глаза наполнились слезами сочувствия, и в порыве любви она обвила шею Альберта руками.
— Бедный мальчик, — плакала она, покрывая поцелуями его небритое лицо. — Давай, дорогой мой, я тебе помогу. — С этими словами она вырвала из его рук кассетный магнитофон, следя за тем, чтобы не разъединить провода, и замкнула выключат ель, взорвав все тридцать зарядов динамита сразу.
Сто тридцать один пассажир — мужчины, женщины, дети — в одно мгновение превратились в падающий с неба град изуродованных кусков обгорелого мяса. В их числе были останки пилота, второго пилота, третьего пилота и восьми остальных членов экипажа; и все пассажиры: матери, дети, пары, переживающие свой медовый месяц и не переживающие медовый месяц, но столь же влюбленные друг в друга, пары, у которых жизнь сложилась так, что они не стали супругами, священник в штатском, юрист, лишенный адвокатской лицензии, и конгрессмен из Орегона, который никогда уже не осуществит своей мечты о том, чтобы ликвидировать НАСА и не допустить дальнейшего выбрасывания денег налогоплательщиков в космос, который, по его мнению, был пуст и совершенно неинтересен.
Кем бы ни были эти куски мяса, все они теперь выглядели почти одинаково. Но ни один из пассажиров или экипажа не умер несчастным, поскольку все оказались под воздействием кометы.
…Глубоко внутри ядра кометы Уджифусы-Макгинниса экран устройства, на котором должен был появиться сигнал о получении приказа уничтожить Землю, оставался пустым. Ни один сигнал не поступил. А впрочем, если бы и поступил, никто бы его не заметил, тем наблюдатели.
Причина отсутствия ответа была проста. Дредноут Надменных, к которому был направлен запрос, так же как и большинство прочих кораблей, входивших в состав галактического флота, давно был брошен против цитаделей насекомоподобных, населявших ядро Галактики. Там он, как и другие, был вскоре уничтожен, и, таким образом, сообщение, посланное наблюдателями, не достигло адресата.
В каком-то смысле можно было с сожалением подумать о том, что все эти затраты энергии, интеллекта и средств не принесли никаких ощутимых, видимых невооруженным глазом результатов, кроме удовольствия, доставленного нескольким миллиардам высокоразвитых приматов. Но это не слишком волновало Надменных. У них и без того хватало поводов для сожалений. То, что