— Не хочу, — сказал Сынок. — Кэйси, разбей еще раз этот старый «номер девяносто девятый».
Макет послушно дрогнул и повернулся на пол-оборота. Из кабины паровоза высунулся Кэйси Джонс ростом в один и одну восьмую дюйма и помахал Сынку на прощание. Паровоз дважды пронзительно свистнул и начал набирать скорость…
Это была неплохая катастрофа. Маленькое тело старого Кэйси, выброшенное силой инерции из кабины, было покрыто настоящими пузырями от горячего пара и по-настоящему истекало кровью. Однако Сынок повернулся к зрелищу спиной. Катастрофа нравилась ему долго — дольше, чем любая другая игрушка. Но и она ему уже наскучила.
Он обвел взглядом комнату.
Тарзан, человек-обезьяна, опиравшийся до сих пор на ствол дерева толщиной в полметра и державший в руке конец лианы, поднял голову и посмотрел на него. Но Тарзана, быстро рассчитал Сынок, отделяет от него вся комната. Остальные сидят в шкафу…
Сынок молнией выскочил из детской и захлопнул за собой дверь. Краем глаза он успел заметить, как Тарзан бросается за ним в погоню, но, прежде чем Сынок переступил порог, тот отказался от своих намерений и застыл неподвижно.
Это нечестно, со злостью подумал Сынок. Они его даже не преследуют; если бы за ним гнались, у него по крайней мере был бы хоть какой-то шанс сбежать. Они просто общаются друг с другом по радио, и через минуту кто-нибудь из воспитателей, или горничных, или кто-нибудь еще, кто окажется поблизости, получит его координаты. И все кончится точно так же.
Но хоть на какое-то мгновение он был свободен.
Он замедлил шаг перед входом в Большую Комнату и направился в сторону комнаты сестренки. Едва он вошел в холл, как забили фонтаны, мелодично зазвенела покрывающая стены мозаика, переливаясь всеми цветами радуги.
— Постой, деточка, куда ты?
Он обернулся, хотя и так знал, что это Мамочка. Она тяжело шлепала к нему своими большими ногами с плоскими ступнями, расставив перед собой руки с розовыми ладонями. На ее лице, скрытом под красным платком, застыло хмурое выражение. Поблескивая золотым зубом, она продолжала ворчать:
— Деточка, ты нас в гроб загонишь! Как нам тобой заниматься, если ты все время убегаешь? А сейчас ты вернешься с Мамочкой в свою комнату, и мы посмотрим, не передают ли чего-нибудь интересного по телевизору.
Сынок остановился, но даже не удостоил ее взглядом. Шлеп-шлеп, утиная походка, большие ноги, но у него не было никаких иллюзий. На своих утиных ногах и при трехстах фунтах веса Мамочка с легкостью догонит его на расстоянии в тридцать ярдов, даже если бы у него было десять ярдов форы. Все они это могли.
— Я шел повидаться с сестренкой, — сказал он ледяным голосом, в котором звучало все возмущение, на какое только он был способен.
Пауза.
— Правда? — На пухлом черном лице появилось подозрительное выражение.
— Да, правда. Дорис — моя сестренка, и я ее очень люблю.
Пауза — длинная пауза.
— Это очень хорошо, — сказала Мамочка, но в ее голосе все еще звучало недоверие. — Наверное, будет лучше, если я пойду с тобой. Ты же не хочешь разбудить сестренку? Я пойду с тобой и помогу тебе вести себя тихо.
Сынок сбросил с плеча ее руку — они все время клали на него свои лапы!
— Я не хочу, чтобы ты ходила со мной, Мамочка!
— Ой, солнышко! Ты же знаешь, что Мамочка тебе не помешает.
Сынок повернулся и угрюмо направился в сторону комнаты сестры. Если бы они хоть раз оставили его одного! Но этого ему никогда не дождаться. Всегда было одно и то же, каждый раз какой-нибудь дерьмовый старый робот… да, робот, в ярости подумал он, наслаждаясь этим непристойным словом. Постоянно один дерьмовый робот за другим. Почему папа не может быть таким, как другие папы, чтобы жить в приличном доме и избавиться от этих дерьмовых роботов; чтобы можно было ходить в настоящую школу и сидеть в классе с другими ребятами, а не учиться дома под руководством мисс Брукс, мистера Чипса и всей этой банды роботов?
Они все портили. И теперь снова испортят то, о чем он мечтает. Но он все равно это сделает, потому что в комнате Дорис есть одна вещь, которой ему так не хватает…
Единственная реальная вещь, которую он так желал.
Когда они проходили мимо имитации груды камней под названием Медвежья Пещера, Мама-медведица высунула из нее голову и прорычала:
— Привет, Сынок! Не пора ли тебе спать? В нашем медвежьем логове приятно и тепло, Сынок.
Он даже не взглянул в ее сторону. Было время, когда и такие вещи ему нравились, но теперь ему было не четыре года, как Дорис. И тем не менее…
Он остановился перед дверью ее комнаты.
— Дорис? — прошептал он.
— Деточка, — упрекнула его Мамочка, — ты же знаешь, что малышка уже спит! Зачем ты хочешь ее разбудить?
— Я вовсе не собираюсь ее будить. — У Сынка даже мысли не возникало будить сестренку. Он вошел на цыпочках в комнату и остановился возле кроватки девочки. «Счастливая!» — с завистью подумал он. В свои четыре года она могла жить в маленькой комнатке и спать в маленькой кроватке, в то время как он, Сынок, обитал в сорокафутовой спальне в кровати длиной восемь футов.
Он задумчиво смотрел на сестру. Стоявшая позади него Мамочка одобрительно причмокнула.
— Как это мило, когда дети любят друг друга так, как ты и малышка! — прошептала она.
Дорис спала, посапывая и прижимая к себе плюшевого мишку. Мишка слегка пошевелился и, приоткрыв один глаз, взглянул на Сынка, но ничего не сказал.