— Так, мы с тобой друг друга, кажется, не понимаем. Где сейчас Таня и дочь её… как её там?..
— Снежана, — цежу сквозь зубы.
— Да-да, Снежана! Где они сейчас?
— В безопасности…
— Так это хорошо! Тьфу, чего ж ты меня пугаешь так?
— …Потому что успели выбраться из дома, который вы подожгли.
На том конце провода повисает мёртвая пауза. Я слышу только учащённое дыхание.
Волнуется. Правильно, что волнуется — я камня на камне не оставлю.
— Дом горел?! — женский голос ломается, переходит в свист.
— Горел, — всех деталей не рассказываю, на случай если она хочет выведать у меня больше информации.
— Боже милый! Паша, а почему ты думаешь, что это я подожгла? Как тебе такое в голову прийти могло?
— Вас видели.
— Меня? Что? — у женщины начинается ступор, она заикается. — Меня не могли видеть.
— Но видели, — огибаю машину, открываю багажник.
Достаю из него монтировку, которой подпёрли дверь. Всматриваюсь в серийный номер, пока на другом конце провода начинается настоящая истерика.
— Я невиновна! Ты мне что позвонил — ради того, чтобы обвинить в таком? Да как ты… Да как ты…
— Тихо, — чутьё вдруг настораживается.
Я всматриваюсь в логотип на железке — и понимаю, что уже видел его раньше.
— Паша! — как резаная орёт в трубку тётя Оля, но я уже сбрасываю звонок.
— Ах ты сука… — бросаю монтировку обратно в багажник и выжимаю газ, направляясь в дом, где больше никогда не планировал появляться.
Во всех окнах дома Королёвых моментально вспыхивает свет — неудивительно, я барабанил в дверь, не жалея сил. Анфиса Олеговна распахивает дверь в домашнем халате и бигудях.
— Паша, ты что себе… — претензия застревает у неё в горле, когда она, опустив взгляд, замечает у меня в руке ту самую монтировку, которой подпёрли дверь дома Тани. — Позволяешь…
Побледнев, она отшатывается, что позволяет мне зайти в дом. Милана уже бежит со второго этажа, ломая ноги. На лице удивление и улыбка, но они мгновенно слетают, когда она понимает, что я сюда пришёл не с добрыми намерениями.
— Что здесь происходит? — Милана переводит взгляд с меня на мать и обратно.
Анфиса Олеговна стоит, проглотив змеиный язык.
— Спроси свою мать, где она была прошлой ночью.
— Зачем? Мам, о чём он говорит?
— Без понятия, — спесивым тоном отвечает та.
В этот момент я бросаю монтировку ей под ноги. Анфиса Олеговна с визгом отскакивает. Что, впрочем, не мешает ей тут же броситься на меня с осатанелыми воплями.
— Что ты здесь устроил, а?!
— У пожара есть свидетели. Соседи видели, как с территории уходила женщина, по описанию очень похожая на вас. А монтировка… — указываю на инструмент. — Принадлежит вам.
— Ты никогда не сможешь этого доказать, — смеётся мне в лицо Анфиса Олеговна.
— Все знают, что у вашего покойного мужа, отца Миланы, была страсть к машинам, — по женскому лицу пробегает тень. — Он особенно любил свой старенький «Лексус». Полировал его постоянно, пылинки сдувал. В комплекте к нему как раз шли вот такие рычаги-монтажки…
Мне даже не нужно приводить все доводы — сказанного хватает, чтобы моя несостоявшаяся свекровь озверела.
Она поднимает монтировку с пола рывком.
— Только у сильных людей хватает смелости брать судьбу в свои руки. Что я и сделала! Жаль, не вышло… — за её поганый смех в этот момент мне хочется придушить тварь. — Ну а ты, если бы правда был таким умным, Паша, не разбрасывался бы важными уликами, — хладнокровно произносит она, и у меня больше нет сомнений, что к пожару причастна именно Анфиса Олеговна. — Спасибо, что вернул мне мою вещь!
— На здоровье, — направляясь к выходу, бросаю через плечо: — Только это моя монтировка. Та, которой вы подпирали дверь, уже в полиции.
Глава 21
Паша ушёл в ночь, а я в последний момент запретила себе окликнуть его на пороге. Во мне проснулось давно забытое чувство, свойственное жене — волнение за любимого мужа.
И пусть мы с Золотовым давно лишились этих ролей, его откровение пошатнуло мой внутренний мир. А недавнее появление в нашей со Снежаной жизни — пошатнуло внешний.
Покормив Снежану, я дождалась, пока она уснёт, и урывками дремала, всё думая о том, что говорил мне Паша.
На что нас может толкнуть приближающаяся смерть близкого человека? Пожалуй, на многое.
Часть меня стремится к тому, чтобы не верить его словам, но я отдаю себе отчёт, что это свойственное моему характеру упрямство.
Мне нужно перестать видеть в нём врага, хотя бы потому, что он отец Снежаны.
И чует моё сердце — отец из него получится любящий. Уже получился. Это читается в деталях, замечая которые я чувствую, как оттаивает моё сердце.
Когда Паша возвращается ближе к обеду, я понимаю, что, даже несмотря на сильнейшую усталость, которая меня усыпляла, я всё равно его ждала.
У меня стойкое ощущение, что мы с ним недоговорили, но стоит мне вспомнить, на чём именно мы прервались — становится не по себе.
От недосыпа меня потряхивает, а на коже проступают противные мурашки, которые я никак не могу смахнуть.
— Как Снежана? — тихо интересуется он и смотрит мне через плечо в сторону спальни.
— Сладко спит.
Мой ответ заставляет его улыбнуться, что в случае Павла Золотова — явление не просто редкое, а практически краснокнижное.
Он всегда редко улыбался, особенно если мы находились, что называется, на людях. Наедине это случалось чаще, и каждый раз моё сердце таяло.
— Хочу на неё посмотреть, — говорит он, а проходя мимо меня в спальню, останавливается. Коридор вдруг ощущается особенно тесным, да что там — даже сердцу в груди становится невыносимо мало места. — Ты поспала?
— Немного, — пожимаю плечами, думая, что, наверное, он увидел под моими глазами синие тени.
— Это хорошо. Надеюсь, ты голодна, потому что я по пути домой захватил нам еды из ресторана.
— Я погрею, — прикрываясь этими словами, как поводом поскорее избежать его близости, направляюсь на кухню.
Сердце грохочет как бешеное — с такими темпами я вообще забуду, что такое сон. Ставлю чайник, чтобы сделать нам кофе, параллельно разогревая обед.
Паша заходит на кухню через несколько минут, как раз когда в воздухе появляется запах сочного мяса. Пахнет так вкусно, что даже у меня текут слюнки.
— Она так похожа на тебя, когда спит, — говорит он, а я замечаю на его лице ту самую мечтательную улыбку, как будто он до сих пор держит в голове образ личика Снежаны.
— Разве? — достаю из микроволновки горячее блюдо и раскладываю по тарелкам. — А я думала, что на тебя.
— Нет. Ты также хмуришься, когда спишь. У тебя даже складка между бровей появляется, — он указывает себе на лоб. — Снежана твоя копия. Я завидую, — и снова эта улыбка, от которой у меня в груди поднимается рой бабочек.
И вроде бы ничего крамольного он не говорит, а всё равно этот разговор кажется непозволительно семейным. Личным.
Я к такому не привыкла, не говоря уже о том, что настраивала себя на совершенно другое материнство.
Одинокое — где я буду играть сразу две роли за обоих родителей.
— Приятного аппетита, — говорю бывшему мужу и сама берусь за вилку.
Но не успеваю отправить в рот ни кусочка еды, как меня сшибают с ног слова Паши.
Если бы я стояла, то уже бы рухнула.
— Я всё узнал. Про пожар, — улыбка испарилась, теперь его губы сжаты в жёсткую линию.
— Кто? — коротко спрашиваю на выдохе.
Наши взгляды встречаются, и по глазам бывшего мужа я понимаю, что всё серьёзно. Тот, кто это сделал, перешёл ему дорогу, и просто так он этого не оставит.
— Мать Миланы.
— Что? — почва под ногами становится зыбкой. — Откуда ты знаешь?..
Меня охватывает дичайший страх, потому что, оказывается — на мою жизнь и жизнь моей дочери покушалась женщина, которую я даже не знаю.
— Есть улики, — коротко отвечает Паша, явно не желая посвящать меня во все детали.