— Ужас… — я отвожу взгляд, чтобы отвлечься и не заплакать.
Меня накрывает волной бесконтрольного страха. Я не даю себе об этом думать, но та ночь, когда наш дом подожгли, навсегда оставила во мне шрам.
Что, если бы я спала?
Что, если бы мы задохнулись от угарного газа?..
— Тебе не нужно бояться, — голос Паши звучит у моего уха, а его рука обхватывает меня за талию, помогая подняться на ноги. — Слышишь меня?
Я не понимаю, как он так быстро оказался рядом, а его свободная рука уже заботливо убирает от моего лица волосы. Костяшками пальцев он то и дело проводит по моей щеке — обжигающе ласково.
— Как я могу не бояться? — слёзы всё-таки бегут по моим щекам, а бывший муж следит за ними.
— Не плачь, Тань. Пожалуйста, — он мягко ловит слёзы, убирая их с моего лица. — Я не дам ничему плохому случиться.
— Допустим, — во мне говорит отчаяние и прагматизм. Слёзы не делают из меня нерациональную барышню. — Допустим, сейчас, пока мы временно тут, у тебя под крылом. Но когда-то мы со Снежаной вернёмся в тот дом, и…
— Тань, — он заключает моё лицо в свои горячие, словно поверхность солнца, ладони. Они греют, обжигая теплом, к которому хочется тянуться. — Вре́менным было прошлое, когда ты и я были не вместе.
— Паш…
— Нет, слушай. Я знаю, что ты гордая и упрямая, а я козёл, которому нужно будет долго и муторно заслуживать твоё доверие, — жарко произносит он. — И я на это согласен. Насчёт дома — теперь он тут. В безопасности. У вас будет всё, что захочешь.
— Это не просто, — мотая головой, пытаюсь отвернуться, но Золотов не даёт. — Мне нужно разобраться с…
— Всё очень просто. Предельно просто. Тебе больше ни с чем не нужно разбираться. Мы разделим роли, Таня, слышишь? Ты занимаешься Снежаной, а я решаю другие важные вопросы вместо тебя. Как и должен был последний год — но меня, козла, рядом не было. Я всё наверстаю, — он прислоняется лбом к моему, попутно вжимая меня в своё сильное, горячее тело. — Всё сделаю. Только, пожалуйста, не плачь. Я больше не хочу, чтобы ты плакала. Никогда.
Эпилог
Нельзя вот так взять и отмести в сторону болезненный опыт, который когда-то перевернул твою жизнь с ног на голову.
И даже несмотря на то, что слова Паши попали мне в самое сердце, у меня всё ещё оставались сомнения.
Действительно ли всё, что он сказал — истина?
Могла ли болезнь матери потрясти его настолько?
Ответы на свои вопросы я получила, когда Тамара Леонидовна пришла в гости познакомиться со Снежаной. Кирилл Андреевич, мой бывший свёкор, придерживал её за руку и помогал во всём. Невооружённым глазом было видно, как он её опекает.
Мужчинам надо отдать должное — что Паша, что Кирилл Андреевич держались. А вот я… стоило увидеть, что болезнь сделала с некогда пышущей здоровьем женщиной, как что-то внутри меня надломилось и треснуло.
Старые обиды моментально ушли на второй план, когда Тамара Леонидовна подошла ко мне и, заключив мои ладони в свои ледяные руки, слабым голосом извинилась за прошлое, попросила показать ей внучку.
А увидев Снежану, она заплакала, сокрушаясь, что боится взять её на руки — сил почти не осталось.
Я предложила ей сесть в кресло, постелила на колени специальную подушку для вскармливания и уже на неё бережно поместила Снежану.
— Кирилл, подойди! — позвала она мужа, который стоял в дверях растерянный. — Посмотри, какая у нас красивая внучка!
Я понимала причину их неловкости. Я бывшая жена Паши, которая сейчас живёт в его квартире, показываю им внучку, о существовании которой, если не знал сам Золотов, то его родители — тем более.
Бывшие свёкры провели у нас несколько часов, потому что Тамару Леонидовну нужно было везти в клинику. Она то и дело вставала с места и слабыми шагами подходила к Паше, который держал на руках Снежану.
Невооружённым глазом было видно, что она любуется ею, пытаясь изо всех сил запомнить этот момент.
Перед уходом Кирилл Андреевич поймал момент, чтобы поговорить со мной наедине. Вблизи я убедилась в своей догадке: болезнь жены он пропускает через себя.
Я не видела семью Золотовых год, а внешне они изменились так, словно прошло десять.
— Танечка, — тяжело и сдавленно произнёс он, и было видно, как он тронут. — Спасибо, что разрешила нам повидаться с внучкой. Мы с Тамарой очень рады. Она с тех пор, как узнала про Снежану, только про неё и говорит. Жене тяжело даются поездки даже на небольшие расстояния, так что я думал… Может быть, я смогу иногда за вами со Снежаной заезжать? — осторожно спросил он. — Тамара будет очень рада таким гостям.
Его глаза говорили куда больше, чем слова. Я понимала скрытый смысл просьбы, и он разрывал мне сердце.
— С радостью, — ответила я, и мы договорились, что он заедет за нами на следующий день.
Я видела, как на свою мать смотрит Паша. И пусть мужчины лучше женщин умеют скрывать эмоции, я всё равно понимала, что происходит у него в душе.
Мне вообще многое стало понятно…
Болезнь Тамары Леонидовны разрушила ту стену, что раньше возвышалась между нашими семьями. Прочувствовав горе, через которое проходит их семья, я раз и навсегда забыла о своих обидах.
Да, мне было тяжело и больно. Моё сердце разбил мужчина, которого я любила больше всего на свете. Но одновременно с этим другие люди проходили куда более тяжёлые испытания, чем я…
Паша взялся за свалившееся на мою голову судебное дело, потому что тётя Оля всё-таки решилась биться за дом моей тёти и оспаривать наследство. По итогу, она осталась ни с чем.
Заодно Паша надавил и на следователей, занимавшихся выяснением обстоятельств пожара. Мать Миланы, Анфису Олеговну Королёву, арестовали и выдвинули ей обвинение. Идет следствие.
Его забота — а если сказать правильнее, борьба за справедливость — и то, как он защищает нас со Снежаной, подкупают. Причём я вижу, что это не показуха: Паша старается, и это медленно нас сближает.
В один из дней, когда он приезжает навестить нас с дочерью, я слышу из прихожей странные звуки. Странные и… до боли знакомые.
— Я привёл гостью, — сообщает он слегка озорным голосом.
А когда я захожу в прихожую, сердце подскакивает к горлу от радости.
— Боня! — бросаюсь к своей четвероногой подруге. — Как же я по тебе скучала, моя девочка! Как твои дела?
Она рада меня видеть так же сильно, как и я её. Соседям, у которых она проживала после пожара, я звонила каждый день, спрашивая, нужно ли Боне что-либо.
— Мы с утра были у ветеринара, — говорит Паша. — Мне дали список с советами по адаптации, а также вот, — он протягивает бумажный пакет с логотипом клиники, — тут мягкое успокоительное, если ей будет тяжело привыкать к квартире… Что такое? — он поднимает на меня вопросительный взгляд, поглаживая довольную Боню по шее.
— Собака… в квартире?
— Ты против? — он хмурится.
— Нет… конечно, нет. Ты что? Я ведь к ней прикипела, просто… я умала, ты будешь против.
Паша по-доброму смеется.
— Ты же знаешь, что я люблю собак. И я не против её выгуливать. Тут как раз есть специализированная площадка недалеко. Будет лишний повод наведываться к вам почаще. Боня там уже была сегодня — ей понравилось.
Словно понимая наш разговор, Боня плавно виляет хвостом.
— У меня в багажнике её вещи, — продолжает Паша. — Лежак, игрушки…
— Паш?.. — мне становится так неловко, что хочется провалиться.
— М?
— Это… это слишком. Мне неудобно. Ты и так много для нас делаешь.
— Как и должен, — спокойно парирует он, гладя Боню по голове.
— Ты не понимаешь…
— Понимаю, Тань. Куда больше, чем ты думаешь, — и, пользуясь моей растерянностью, притягивает меня в объятия.
— И ты что, будешь приезжать каждый день по нескольку раз, чтобы выгуливать Боню? — не знаю, почему именно этот вопрос волнует меня сильнее всего.
— Пока мы не переедем в большой семейный дом с детской площадкой для Снежаны и просторным вольером для Бони — да. У меня просто не будет другого выбора, — договорив, он касается губами моего лба.