Обнимаю коляску, а потом зажмуриваю глаза. Если будет удар, то пусть попадёт в меня первой.
Бампер блестящего в темноте внедорожника останавливается в сантиметрах от меня и со злым рыком сдаёт назад, разбрасывая вокруг себя ещё больше грязного снега.
Я задыхаюсь.
Снежана разрывается плачем от испуга, что неудивительно, ведь её мама кричала. Я пытаюсь встать, чтобы её успокоить, но тело не слушается, словно чужое. Ноги дрожат и не хотят выпрямляться.
Хлопает дверца автомобиля.
Ну вот, судя по тому, что я боюсь даже представить, сколько стоит такой зверь, хозяин явно на понтах и сейчас начнёт меня, как там говорят, грузить?
— Сколько надо мозгов, чтобы в такую погоду, в белой куртке и с белой коляской, переходить дорогу в неположенном месте?!
Сначала я не понимаю, почему во мне взметается ненормальная по своей силе тревога, но потом мне всё становится ясно.
Вспышками в памяти появляется мужское лицо, которое я так старалась из неё вычеркнуть. Суровое, с резкими чертами, но всё равно по-мужски красивое. Очень красивое…
Я до сих пор помню, как оно ощущается под подушечками пальцев и как колется его щетина при поцелуях. Я помню всё, и эта память отзывается в теле такой агонией, что мне хочется всё бросить и убежать.
И я бы убежала, если бы не дочь.
— Нет, нет, нет… — шепчу себе под нос, ощущая, как в ушах стучит паника.
Меня как будто ударили хлыстом. Хотя этот голос и есть тот самый хлыст, оставивший на мне уже не один десяток ран, которые до сих пор не зажили.
Я подрываюсь на ноги, мокрыми руками натягиваю на нос капюшон и что есть сил толкаю коляску вперёд.
Прям силой толкаю, потому что грёбаные колёса заело, и они вообще не крутятся.
— Девушка, вы продукты потеряли! — голос бывшего мужа ложится мне на плечи тяжёлым пологом. — Детскую смесь и мазь какую-то…
Я замираю, испытывая сильнейший укол стыда. Горло сжимает противная лапа отчаяния, а саму меня прошибает горячий пот. Сердце стучит в нездоровом, рваном ритме.
Он — последний человек, который должен был увидеть меня такой: уязвимой, униженной, испачкавшейся… Да и что скрывать, запомнил он меня другой. Из нашего брака я постаралась выйти с гордо поднятой головой.
На килограммов десять стройнее, без рыхлой кожи на животе и попе, когда у меня была толстая грива здоровых волос, а не жидкие остатки, как сейчас, после родов.
Каждая женщина мечтает подняться после развода и утереть нос бывшему мужу. Я тоже думала, что у меня непременно получится.
Но жизнь внесла свои коррективы, и как итог? товары для дочери я покупала не то, что на последние деньги, а на последние копейки. Считала мелочь и выдохнула с облегчением, когда хватило.
В этот момент мне хочется рухнуть на землю — до того сильное у меня отчаяние.
Видимо, я всё выронила из расположенной под коляской корзины, пока пыталась поскорее убежать от призрака своего прошлого.
— Девушка! — чем ближе его голос, тем хуже мне становится. — Девушка, держите! Вас может подвезти? Погода дрянь, обещают сильный снегопад, и вон ребёнок у вас разрывается…
У вас…
У тебя, Золотов! Это у тебя дочь родная разрывается. Потому что ей холодно, и она хочет есть. Но откуда тебе всё это знать? Ведь никого не интересуют дети от нелюбимых жён.
Снежана вовсе не тайный ребёнок — Павел про неё прекрасно знает.
Всё намного хуже… она просто ему не нужна.
Глава 2
Из меня облачком пара вырывается вымученный, полный отчаяния смех, который я проглатываю.
Смех над самой собой, и над тем, как со мной в очередной раз обошлась судьба.
Поднимаю лицо к небу, словно там волшебным образом появится ответ на вопрос о том, как так вышло, что через год после развода я едва не попала под колёса машины человека, который однажды уже меня уничтожил?
В тусклом свете уличного фонаря видно, как на землю нескончаемым потоком падают пушистые снежинки.
Не поворачиваясь, протягиваю руку, чтобы он отдал мне смесь и мазь. Но этого не происходит.
— У вас кровь, — сосредоточенным тоном произносит Паша. Меня выворачивает наизнанку от осознания, что он добр ко мне только потому, что не узнал. — Вы разбили колени, когда я чуть в вас не въехал. Машина долго тормозила. Гололёд.
Он неожиданно присаживается рядом со мной, под его ногами характерно потрескивает снег. Горячая рука касается тёмного пятна крови вокруг дырки на коленке. Чёрт, ещё и джинсы порвала. А других у меня нет…
— Девушка, — осмотрев мою рану и даже посветив на неё фонариком смартфона, он выпрямляется. — Вам, может, плохо?
В нос бьёт его запах. Обжигающая свежесть, которая перебивает набирающий силу мороз, и совсем немного пряностей, что распаляют внутри меня пожар.
— Нет, — слова сами вырываются наружу, и я с ужасом понимаю, что сделала фатальную ошибку.
Надо было молча уйти, и ничего бы он мне не сделал!
— Таня?! — я не слышала своего имени из его уст почти год.
Он произносит его хрипло, как будто что-то внутри него ломается от осознания, кого именно он чуть не снёс на заснеженной деревенской дороге. И как его вообще занесло в этот медвежий угол?
— Таня, это ты?.. — он обхватывает меня за предплечья и вынуждает повернуться к нему лицом.
А потом окончательно срывается с катушек, роняет в снег детскую смесь и резко убирает с моей головы капюшон, тут же впиваясь в меня ненормальными глазами. Зрачки, большие и чёрные, вытеснили радужку почти полностью.
Он молчит. И если бы не вырывающееся из его лёгких быстрыми и рваными облачками дыхание, можно было бы подумать, что его чувства под контролем.
Но нет, контролем тут и не пахнет. Бывший муж совершенно не рад меня видеть.
— Паша, — спокойно говорю я и убираю от себя его руки, которыми он намертво вцепился в мою куртку. — Привет. Спасибо, что вернул смесь, — поднимаю продукты с земли. — Я цела. Поезжай с богом.
В этот момент Снежана заходится новой волной плача, а у меня в груди появляется характерная пощипывающая боль, знакомая всем матерям.
Я как раз торопилась домой, чтобы её покормить, а смесь мне для того, чтобы по необходимости докармливать. Молока у меня немного. Нервы.
Паша больше на меня не смотрит, теперь его глаза прикованы к нашей дочери, которую он видит впервые. Как загипнотизированный, он отпускает меня и делает шаг к коляске. Я задыхаюсь от подскочившего сердцебиения и вклиниваюсь между.
Он ей не папа, а биологический отец. Разница между этими понятиями просто огромная. Он помог мне её зачать и на этом посчитал свою отцовскую миссию выполненной.
— Поезжай, говорю же… — голос предательски дрожит, зуб на зуб не попадает. — Всё нормально. Забудь, что встретил нас.
Я уже не понимаю, холодно мне или невыносимо жарко. Кофта прилипла к мокрой спине, а пальцы ног, как были окоченевшие, так и остались.
— Дай мне посмотреть на моего ребёнка… — а вот и хорошо знакомый мне голос, которым можно резать гранит. — Раз ты всё-таки родила, — со странной интонацией говорит он. — Это сын или дочь? — его вопрос ещё раз доказывает, кто такой мой бывший муж.
Поэтому я и не очаровываюсь его секундным интересом.
Паша на голову выше меня, и прямо сейчас мне в лицо бьёт жар, исходящий от его груди, что небрежно прикрыта расстёгнутой курткой.
Под ней рубашка. Брюки, туфли. Окинув его быстрым взглядом, прихожу к выводу, что он ехал на мероприятие. Но это же глушь, как его вообще сюда завело? Навигатор дал сбой?
— Дочь, — подытоживает он сиплым голосом, когда замечает розовый комбинезон, глянув поверх меня. — А я думал, что ты сделала аборт.
Слово «аборт» звучит в ушах громом и сильно меня обижает. Вот до вставших в глазах слёз, которые так и норовят выкатиться из глаз и ринуться вниз по щекам. Кусаю губы, чтобы подавить чувства.
Через ком в горле выталкиваю:
— Я не убийца.
За эту реплику он дарит мне уничижительный взгляд, потому что мои слова делают его, человека, который на аборте настаивал, убийцей.