– Я не замечала, – тихо ответила я. – Или не хотела замечать, не знаю. Может быть, были какие-то признаки, но я была так занята домом, вами, работой... – я сделала паузу. – Мне и в голову не приходило, что Толя может... что Вера может...
Голос предательски задрожал, и я замолчала, пытаясь взять себя в руки. Мне не хотелось плакать перед дочерью. Я должна была быть сильной, хотя бы для неё.
– И что теперь будет? – спросила Алина. – Вы разведётесь?
– Я не знаю, милая, – честно ответила я. – Сейчас мне нужно время, чтобы всё обдумать. Пока я попросила папу пожить отдельно.
– Он уедет? Насовсем? – в её голосе прозвучала тревога.
– Нет, конечно нет, – поспешила успокоить я её. – Он всё равно будет твоим папой, будет видеться с тобой так часто, как ты захочешь. Просто сейчас нам с ним лучше побыть порознь.
Алина прикусила губу, явно сдерживая слёзы:
– А как же Маша? И Кирилл? Они знают?
– Маша на медовом месяце, я не хочу портить ей этот счастливый период. С Кириллом я поговорю сегодня же, когда он проснётся.
– Маша будет в ярости, – Алина покачала головой. – Она ведь обожает папу.
Я вздохнула:
– Да, будет непросто. Но мы справимся, милая. Мы сильная семья, и...
– Но мы уже не семья, да? – перебила она меня. – Если папа уходит, то мы уже не семья.
Я подсела к ней и обняла за плечи:
– Послушай меня внимательно, Алина. Семья это не только мама и папа, живущие под одной крышей. Семья это связь, которая остаётся между людьми, даже если они не вместе. Мы с папой всегда будем твоими родителями, всегда будем любить тебя, заботиться о тебе. Это не изменится никогда, что бы ни случилось между нами.
Алина уткнулась лицом мне в плечо и разрыдалась:
– Но я не хочу, чтобы всё менялось! Я хочу, чтобы было как раньше!
Я глажу её по волосам, чувствуя, как к горлу подкатывают слёзы. Если бы она только знала, как сильно я сама хотела того же! Вернуться в тот мир, где мой муж любил меня, где моя лучшая подруга была действительно другом, где наша семья была крепкой и счастливой. Но этот мир оказался иллюзией, и дороги назад не было.
– Я знаю, милая, – прошептала я. – Я знаю. Но иногда жизнь преподносит нам испытания, через которые просто нужно пройти. Мы станем сильнее, обещаю.
***
К середине дня весь дом знал о случившемся. Кирилл отреагировал сдержаннее Алины… просто кивнул, выслушав мой рассказ, и спросил, нужна ли мне помощь. В свои девятнадцать он уже считал себя взрослым мужчиной и старался держаться соответственно, хотя я видела, как побелели его пальцы, сжимающие спинку стула.
Анатолий собирал вещи молча. Я избегала смотреть на него, занявшись делами на кухне… механически перемывала посуду после завтрака, протирала и без того чистые поверхности, перебирала крупы в шкафчике. Что угодно, лишь бы занять руки и не думать о том, что происходит наверху.
В обед он спустился с двумя большими чемоданами.
– Я собрал самое необходимое, – сказал он тихо. – За остальным приеду позже.
Я кивнула, не поднимая глаз. Не хотела, чтобы он видел, как мне больно. Не хотела давать ему это удовлетворение.
– Ксюш, я... –он запнулся, подбирая слова. – Я знаю, что сейчас ты не хочешь меня слушать. Но я хочу, чтобы ты знала: я никогда не переставал любить тебя. То, что было с Верой... это другое. Это не отменяет моих чувств к тебе.
Я повернулась к нему, и внезапно ярость, которую я так старательно сдерживала, вырвалась наружу:
– А знаешь, что самое отвратительное, Толя? Ты действительно веришь в то, что говоришь. Ты искренне считаешь, что можно “любить” жену и при этом спать с другой женщиной. Что можно годами обманывать человека, которого “любишь”. Ты оправдываешь себя этим… мол, я всё равно тебя любил, – вместо того, чтобы признать правду.
– Какую правду? – он смотрит на меня растерянно.
– Что ты эгоист, Толя. Что ты всегда думал только о себе. Что тебе было мало одной женщины, одной семьи, одной жизни. Тебе хотелось больше… больше эмоций, больше удовольствий, больше внимания. И ты брал это, не задумываясь о последствиях. Не задумываясь о том, что разрушаешь жизни людей, которые любят тебя и доверяют тебе.
Анатолий стоял, опустив голову, и молчал. А я вдруг поняла, что не чувствую облегчения от высказанных слов. Только усталость… бесконечную, выматывающую усталость и пустоту.
– Уходи, – сказала я тихо. – Просто уходи.
Он поднял глаза, и в них я увидела что-то похожее на отчаяние:
– Это конец? Ты не дашь мне шанса всё исправить?
Я покачала головой:
– Я не знаю, Толя. Сейчас я не могу даже думать об этом. Мне нужно время.
Он кивнул, взял чемоданы и направился к двери. На пороге обернулся:
– Я буду у брата. Звони, если что-то понадобится. И... я поговорю с детьми. Объясню, что виноват я, а не ты.
– Спасибо, – это всё, что я смогла сказать.
Дверь за ним закрылась, и я осталась одна. Впервые за двадцать пять лет я была по-настоящему одна. И это ощущение было странным… пугающим и в то же время каким-то освобождающим.
Я поднялась в нашу спальню, достала из шкафа все фотографии, на которых была Вера, все подарки, которые она мне дарила за годы дружбы, все открытки с её пожеланиями “счастья и любви”. Сложила всё это в коробку, заклеила скотчем и убрала на антресоли. Потом села на кровать и впервые за весь день позволила себе разрыдаться… по-настоящему, не сдерживаясь, давая выход всей боли, которая накопилась за эти сутки.
Я плакала о потерянной дружбе, о разбитой семье, о предательстве, о лжи. Плакала о двадцати пяти годах, которые оказались совсем не тем, чем я их считала. Плакала о себе… женщине, которая была настолько слепа, что не видела измены прямо у себя под носом.
Когда слёзы наконец иссякли, я подошла к зеркалу. Опухшие глаза, бледное лицо, растрёпанные волосы… я выглядела ужасно. Но где-то глубоко в этих покрасневших глазах появилось что-то новое… решимость. Я справлюсь с этим. Я переживу эту боль и выйду из неё сильнее. Ради себя. Ради своих детей. И, может быть, ради того, чтобы однажды снова поверить в любовь.
Глава 4
Глава 4
Прошла неделя с тех пор, как Анатолий ушел из дома. Неделя, которая казалась мне одновременно мгновением и вечностью. Я жила на автопилоте: готовила завтраки для детей, убирала в доме, ходила на работу, отвечала на сообщения коллег, даже умудрялась поддерживать какие-то разговоры. Но внутри была пустота, будто душу вынули и оставили только оболочку, которая механически выполняла привычные действия.
Маша вернулась с медового месяца и, конечно, сразу заметила, что что-то не так. Дмитрий, её новоиспеченный муж, деликатно оставил нас наедине, и я рассказала ей всё. В её глазах отразилось сначала недоверие, потом шок, а затем гнев.
– Как он мог? – воскликнула она, сжимая кулаки. – Как они оба могли? На моей свадьбе!
Я взяла её за руки и мягко сказала:
– Не вини себя за то, что не заметила. Я сама ничего не замечала три года.
Маша покачала головой, глаза её заблестели от слёз:
– Я просто не могу поверить... Папа всегда был для меня... он всегда говорил о верности, о том, что семья – это главное... А теперь...
Я обняла дочь, и мы сидим так, держась друг за друга, пока она тихо плакала у меня на плече. Странно, но в тот момент я чувствовала себя сильнее. Сильнее, чем за всю эту неделю, когда я пыталась справиться со своей болью в одиночку.
– Я поговорю с ним, – сказала наконец Маша, отстраняясь и вытирая слёзы. – Он должен вернуться. Должен всё исправить.
– Нет, – я покачала головой. – Это наши с ним отношения, Маша. Ты не должна вмешиваться. Он всё равно твой отец, и я не хочу, чтобы ты оказалась между нами.
– Но мам! Он не может так просто...
– Может, – перебила я её. – Он уже сделал это. И сейчас мне нужно время, чтобы решить, что дальше.