У меня в горле булькает смех, и я прикрываю рот рукой, когда он вырывается наружу. Он улыбается, на его зубах кровь, как будто... наслаждается?
Да чтоб меня.
Открывающаяся дверь гаража начинает скрипеть, выводя меня из оцепенения, и я выскакиваю через небольшое отверстие прежде, чем Эйден приходит в себя. Бетон обдирает колени до крови, но я уже на ногах и мчусь по тускло освещенной жилой улице, а мои босые ноги протестуют, когда попадаются палки и мелкие камни. В конце улицы спешит толпа, спасение так близко, что я практически чувствую, как успокаивающая тяжесть облегчения разливается по моей груди.
Потом я лечу, и рука Эйдена снова обхватывает меня за талию, крепко прижимая к своему телу. Волны жара обрушиваются на меня, и я дергаюсь из стороны в сторону, но все бесполезно. Его не останавливают ни пинки, ни пощечины, ни даже укусы. Он тащит меня, брыкающуюся и визжащую, обратно по дороге, а его вторая рука снова до синяков сжимает мое лицо.
— Отважная попытка, котенок. Но ты никогда не сможешь убежать от меня. — По его голосу не скажешь, что он хочет, чтобы я прекратила пытаться. Нет, я готова поспорить, что он наслаждается борьбой не меньше, чем игрой со мной в разгар вечеринки. Доказательства неоспоримы. Его внушительный, горячий член, словно железное клеймо, упирается мне в спину, посылая пульсацию удовольствия между моих влажных бедер.
Когда я не слушаюсь его и снова пытаюсь вырваться, он просто перекидывает меня через одно широкое плечо и кладет руку мне на задницу, а другой обхватывает бедра, когда я опасно наклоняюсь.
— Я могу идти, — рычу я ему в спину, вцепившись руками в ткань его белой рубашки, чтобы не упасть. Моя сумочка болтается на локте и бьется по его боку, но он, кажется, этого не замечает. Его мышцы напрягаются при каждом шаге, когда он быстро шагает обратно к поместью. — Опусти меня.
— Ни за что, милая. Я несу тебя туда, откуда ты не сможешь убежать, — говорит он, когда мы доходим до гаража и он затаскивает меня внутрь.
От предчувствия чего-то более страшного, чем то, что он преследовал меня, внутри все сжимается. Черт. Черт. Это плохо. Как бы он не решил наказать меня за попытку сбежать, это будет в миллион раз хуже, чем то, что он сделал, когда я привлекла к себе внимание двух его гостей.
Мы достигаем лестницы, и он поднимается по ней, шагая через две ступеньки и не обращая внимания на мои кулаки, выбивающие дикую дробь на мышцах его спины. С каждым шагом вверх я сопротивляюсь все сильнее, но мои усилия задевают его не больше, чем если бы я была комаром. А вот я — совсем другое дело. Желание, которое он пробудил во мне, не уменьшилось после моей отчаянной попытки бегства. Нет, она только разожгло его.
Я хочу наброситься на него. Хочу тереться о него всем телом. Хочу, чтобы он заполнил все ноющие, пустые места во мне.
— Отпусти меня, — выдыхаю я ему в спину, но мои слова настолько невнятны, что почти бесплотны. Да это и неважно. Он не стал бы меня преследовать, если бы планировал отпустить до того, как эта ночь закончится.
Мы подходим к двери, и он открывает ее плечом, а затем пинком закрывает и запирает ключом, который прячет в карман. Я в ловушке. Он отпускает меня, и я падаю на колени, шлепая ладонями по паркетному полу, чтобы не удариться лицом о дерево. Не поднимая глаз, я понимаю, что мы в комнате моих родителей, и это только усиливает мои противоречивые эмоции. Это последнее место, где я хотела бы оказаться.
Я замираю у его ног, раздувая ноздри и фантазируя обо всех способах, которыми могу причинить ему боль. Или попытаться снова бежать, но все мое тело ужасно болит. Задница и голова от того, как я приземлилась в первый раз, легкие от безумного бега и различные места, где пальцы Эйдена оставили на мне следы и синяки. Но я никогда не чувствовала себя такой чертовски живой. Все, что я должна чувствовать, — это отвращение и страх. Отчаяние. Разочарование.
Но поскольку я ничего этого не чувствую, я дотягиваюсь до ближайшего тяжелого предмета — книги, лежащей на приставном столике — и бросаю ее в удаляющуюся спину Эйдена. Она попадает в него, и он останавливается. То, как он поворачивается — медленно, в ореоле золотистого света, льющегося из-за его спины, — выглядит угрожающе. Но я не боюсь. А если и боюсь, то наслаждаюсь этим.
Моя кровь пульсирует в венах.
Мое сердце поет.
Но он не возвращается с обещанным наказанием. Вместо этого он отступает, и я игнорирую волнение внутри. Назад, назад, назад, пока его ноги не упираются в кровать, и он не опускается на изножье. Я поднимаюсь на колени и жду там, где упала у двери. Темнота скрывает мое нетерпеливое выражение лица. Эта игра, в которую мы играем, пугает меня почти так же сильно, как и возбуждает.
— Иди сюда, — зовет он.
Я вздергиваю подбородок, ощущая, как платье расходится на груди и поднимается по бедрам.
— Ни за что, — говорю я со своего места на полу. Может, я и на другом конце комнаты, но мне все равно кажется, что я стою на коленях перед ним. — Тебе придется заставить меня.
Его усмешка обвивает меня, как темный шелк.
— Заставить тебя? О, не думаю, что мне придется тебя заставлять. Вот почему ты ведешь себя так несносно, верно? Потому что какой-то части тебя нравится то, что я с тобой делаю? Нравится, когда я тебя пугаю. Разве не так?
— Пошел ты.
Вместо того чтобы разозлить его еще больше, мои слова лишь заставляют его иронично улыбнуться.
— Ты делаешь только хуже. Потому что каждый раз, когда ты выводишь меня из себя, количество твоих оргазмов увеличивается. — Он проводит пальцем под носом. У него все еще идет кровь? — Думаю, уже четыре. Пять?
— Это действительно должно меня напугать? — Я рада, что слова звучат бесстрастно, потому что эта мысль действительно пугает меня. Сколько оргазмов понадобится, чтобы я сломалась? Чтобы он увидел все извращенные, сломанные части внутри меня? Вроде того, сколько раз надо лизнуть леденец, чтобы добраться до середины. Только то, что скрывается внутри меня, не будет чем-то сладким.
— Правда?
— Что?
— Тебя это пугает?
— Чтобы напугать меня, О'Коннор, потребуется гораздо больше, чем эти глупые игры, — говорю я.
— Серьезно?
— Да, — отвечаю я.
Но это не выводит его из себя, как я ожидала. Его улыбка становится шире, вспыхивает белым в темноте. Сверкает в лунном свете.
Он поднимается на ноги, и все мои мышцы напрягаются, а руки сжимаются в кулаки. Сердце гулко стучит в груди. Он подходит к тому месту, где я стою на коленях. При его росте — Господи, сколько в нем, 6’4, 6’53? — он возвышается надо мной. Мгновение он рассматривает меня своими сверкающими осколками бриллиантов вместо глаз, а затем в мгновение ока запускает руку в волосы. Еще одно быстрое движение — и к моему виску приставлен пистолет. Единственное предупреждение — блеск металла в луче света. Я не успеваю разглядеть его, но и так понимаю, что это тот же самый пистолет, из которого он убил Дюфрейна.
На губах у него запекшаяся кровь от моего удара. Это делает его похожим на языческое божество. Неукротимым. Диким. Пистолет дергается, холодное дуло — зловещая угроза, пронзающая меня насквозь. Стон желания поднимается по горлу и срывается с моих губ.
Его глаза расширяются, затем вспыхивают удовлетворением. Когда он заговаривает, его голос звучит тихо и завораживающе.
— Ты готова делать все, что тебе говорят, как послушный маленький котенок, или мне нужно немного припугнуть тебя, чтобы держать в узде?
Я могу говорить. Могу делать то, что мне приказывают. Но если мне предстоит провести ночь с дьяволом, я не стану облегчать жизнь ни одному из нас. И может быть, этот мужчина, этот безумный, безжалостный мужчина, как раз тот, кто мне нужен, чтобы вырвать меня из тюрьмы моего разума.
Даже если это всего лишь на одну ночь.
Забавляясь, соглашаясь, словно читая мои мысли, он откидывает мою голову назад, блуждая взглядом по моему лицу. Затем он ведет меня по полу спальни, запустив руку в мои волосы, как будто это поводок.