— Есть, — вдруг сказала Гея, вырвав меня из раздумий. — У нас своя газировка. Ее производит один кооператив в Эстремадуре, и она пользуется неожиданным успехом: спрос все растет и растет.
Ох уж эта пропаганда — кувшинщики никогда не отдыхают. Девушка открыла холодильник и вытащила оттуда пару бутылок. Я отказался, а Сегис взял одну и сделал глоток. Свою роль он играл с блеском: не просто скрыл гадливость, но и с энтузиазмом похвалил вкус. Я сообщнически ему подмигнул. Суррогаты — вот что они предлагают в ответ на наши жгучие желания. Пресные суррогаты. Эстремадурскую газировку. Сезонные продукты местного производства на фоне щедрой глобальной кладовой, которая налагает всего одно ограничение: твои деньги. Органические продукты, без химии, без добавок и усилителей вкуса; то есть без удовольствия. Здоровую еду, которую не хочется есть. Счастливую жизнь в сообществе против мечты съездить в Нью-Йорк. Заботу вместо желаний. У них даже своя концепция любви и секса есть —; столь же аппетитная, как и чечевица. Ну и конечно же, вместо настоящих безопасных мест они предлагают коллективную безопасность. Это их потолок и их поражение. Желание. Пока они хотят, чтобы мы пользовались суррогатами и отказывались от желаний, кто-то другой не отказывается ни от одной своей прихоти, а все их исполняет и выставляет напоказ; кто-то строит себе бункеры, оборудованные, как яхты, покупает машины, похожие на танки, и продолжает летать, причем уже не на Карибы или в Нью-Йорк, а на Луну, на чертову Луну. Кто-то отсчитывает пол-ляма и вырывается из стратосферы, чтобы на несколько минут ощутить невесомость, а потом выпендривается, говорит об этом без всякой скромности, делает снимки всем на зависть, показывает их — и еще немного раздвигает границы желаемого. Ты бы тоже подался в космические туристы, если бы не сдал? Думаю, да. Ракеты набиты нуворишами, и это бросается в глаза.
Вот кто больше всех развивает нашу способность желать, вот кто лучше всех доказывает, что лифт по-прежнему существует и может поднять тебя хоть на Луну.
Мы сидели с Геей, а она говорила без умолку — очаровательная и уставшая. Она рассказала нам, что почти все продукты поступают в столовую из близких деревень, но долгосрочная цель — добиться самообеспечения городов, чтобы они производили большинство нужной им еды; создать в городской черте животноводческие и сельскохозяйственные зоны, огороды.
— Огороды, — повторил я.
— Да, нам надо рурализировать города, — с энтузиазмом отозвалась она.
— Рурализировать города, — снова повторил я, искоса поглядывая на Сегиса, который воображал себе будущее с городами-деревнями, огородами и пасущимися в парках овцами. Для юного предпринимателя, которому нужно встать на ноги, все это, конечно, страшно заманчиво.
А Гея продолжала его обрабатывать:
Для продуктов мы создаем свою цепочку распределения. Сначала в нее вошли сельскохозяйственные и животноводческие сообщества, а теперь подтягивается все больше и больше мелких и средних производителей. В некоторых местах мы договорились сотрудничать со школьными и больничными столовыми, а еще с предприятиями и даже с одной сетью супермаркетов. Все это помогает мелким производителям выдерживать конкуренцию с крупными посредниками. Мы должны покончить с надбавками и неприличными поблажками и в пищевой отрасли, и в любой другой.
— Неприличными поблажками, — повторил я, а то вдруг Сегис не услышал.
— Это очень важно, — сказала Гея и обвела рукой голые стены и пару десятков страдальцев, которые ели там, потому что больше было негде. — Очень важно; это только первый шаг, но если у нас получится изменить этот район, именно этот, который для стольких людей доказывает невозможность перемен и отчаянность положения, если у нас получится его изменить, то мы сделаем большой шаг и другим сообществам будет легче.
— Измени свой район — и ты изменишь мир, — произнес я с серьезным лицом, причем так убедительно, что Гея мне восхитительно улыбнулась.
— А почему бы вам не выдвинуться на выборы? — вдруг поинтересовался Сегис. Видимо, он понял, что Гея несла бессмысленную чушь, и решил устроить ей проверку. Если вы хотите изменить мир, то бросьте свои столовые и овечек в парках; баллотируйтесь, садитесь за один стол со взрослыми и руководите, а мы посмотрим, как у вас пойдут дела.
— Кто-то правда от нас этого ждет, — ответила Гея, не переставая улыбаться. — Именно этого — чтобы мы выдвигались и отдавали свое время, силы и энтузиазм новой партии составлению программы и всяких списков. Чтобы мы участвовал и в каждых выборах, агитировали, служили в официальных учреждениях, сидели в креслах, работали в пленумах и комиссиях, ругались между собой, страдали от расколов и нападок СМИ, упрощали наши цели, шли на компромиссы, создавали коалиции и даже добивались мест в правительстве — и в конце концов чтобы мы уперлись в стену, зашли в тупик, а по пути без толку растратили время, силы и энтузиазм. Вот и все. Осталось бы только надеяться, что у следующего поколения получится лучше. Ну уж нет. Мы не собираемся повторять старые ошибки. Чему-то мы на них научились. Мы уважаем тех, кто еще пытается работать внутри системы, — это наши союзники, они открывают перед нами много дверей. И мы понимаем, что одними сообществами и облагораживанием районов больших перемен не добиться, государство нам тоже нужно: все-таки изменения должны случиться везде, а не только в одной стране. Но путь выборов нам не подходит, по крайней мере пока. Он требует слишком много усилий и приносит слишком мало результатов, это мы уже видели. Теперь все по-другому. Теперь мы делаем упор на дела, дела, дела. Насаждаем изменения, чтобы у властей не осталось другого выбора и они закрепили уже проделанную работу законодательно, внесли ее в правительственный бюллетень. Мы создаем новую реальность, новые образы жизни. Другое общество. Только не сверху, а снизу. Целый народ готов к переходу, готов его добиваться, сопротивляться неудачам, улаживать разногласия. Развивать чувство общности, причем через действия. И в самом конце пути, уже без особых усилий, мы можем добраться до правительства — почему нет? Но главная работа уже будет сделана, а сопротивление побеждено. Мы добьемся изменений, не входя в состав какого бы то ни было руководящего органа. Партии включат наши предложения в свои программы. Городские советы возьмут на себя финансирование проектов. Автономные правительства станут сотрудничать с нами или хотя бы не будут нам мешать. Без этой огромной критической массы некоторые законы были бы невозможны. Например, последняя реформа энергетического рынка — ее мало, это правда, но несколько лет назад даже она была немыслима. Только когда мы стали устилать крыши всей страны панелями и создавать свои распределительные сети, этот неприкосновенный рынок изменился. Или возьмем новый жилищный закон. Или дебаты о четырехдневной рабочей неделе: эта идея набирает все больше сторонников.
Как это типично для кувшинщиков — присваивать себе любые успехи, особенно чужие. Четырехдневная рабочая неделя? Насколько я знаю, это идея старых профсоюзов, которые, конечно, с кувшинщиками заодно, но именно они вместе с несколькими партиями вели борьбу за сокращение рабочей недели. Так что если оно наконец выгорит, то набегут всякие Геи и загребут еще одну медаль. Я даже слышал своими ушами, как они ставят себе в заслугу Европейский зеленый курс — почву, на которой потом выросло первое деревенское сообщество; ставят его себе в заслугу — и тут же отмахиваются от него, потому что его, мол, недостаточно. Вот какие они последовательные. Но я не парировал ни эти слова, ни заявления про энергетическую реформу. Мне пока не хотелось раскрывать карты, так что я перенял тактику Сегиса.
— Ты права, Гея, ты права, но даже если идти другим путем, избегать институционализации и создавать новые реальности, даже так мы рано или поздно упремся все в ту же непробиваемую стену.
— Но в стене есть трещины, — ответила Гея.
О господи, только не трещины. Сколько раз я слышал эту их теорию трещин. Ледяной клин. Вымораживание! Они все об этом трещат как заведенные. Меня кормили чечевицей, приправленной теорией трещин, не раз и не два. Гея, видимо, заметила мое раздражение, потому что переключилась на Сегиса — он-то был новичком — и спросила, хорошо ли у него с науками. Он ответил утвердительно. А процессы выветривания он проходил? Да, проходил и усвоил.