Спокойно, только спокойно. Ты не потерялся, уж точно не с концами. Так-то просто сбежать ты не мог. Я открыл мобильное приложение и сразу же тебя увидел: твой голубой след двигался по карте, снова почти по прямой, по тому же маршруту, что и раньше, но теперь быстрее, как будто во время утреннего марш-броска ты проложил путь по какой-то подземной галерее.
Я попросил Сегиса составить мне компанию, а Юлиане сказал ждать дома — мы тебя найдем и вернем. Нам всего-то было нужно следовать линии на экране, мы находились не очень далеко и могли выйти тебе навстречу. В таком случае я не стал бы тебя останавливать или даже просто показываться, а позволил бы тебе идти дальше, под пристальным наблюдением, пока не узнаю, куда ты так рвешься с самого утра. Вот зачем где-то год назад, когда твои блуждания только начались, я купил тебе часы с локатором: не потому, что боялся тебя потерять или прислушивался к рекомендациям медсестер, которые предупреждали о новой, эскапистской фазе твоей деградации, а чтобы узнать цель твоего пути, если ты сбежишь.
Мы с Сегисом шли быстрым шагом, срезая дорогу по диагонали, чтобы догнать тебя на следующем перекрестке в километре от нас. Но вдруг ты остановился. Резко затормозил. Светящаяся точка застыла на карте, причем даже не на минуту, которую мог бы отнять светофор на оживленной улице или падение и болезненный подъем. Ты замер почти на три минуты и только потом продолжил путь, уже с поворотом, поворотом под прямым углом влево, на север, прочь от нас. Словно ты изменил цель, вдруг вспомнив ее. Или уклонился от встречи с нами, сделал ноги.
— Бежим, Сегис, — сказал я сыну, и он прибавил шаг. Ему в моей спешке виделось понятное беспокойство сына о заблудившемся отце, боязнь, что тебя неосторожно собьет автобус, когда ты будешь переходить дорогу, — но объяснять было не время. — Бежим, Сегис, дедушка от нас уходит.
Твой след не только изменил курс, но и ускорился, так что теперь ты двигался гораздо быстрее, чем мы, совсем не по-стариковски.
— Бежим, Сегис.
И мы рванули, сталкиваясь с пешеходами и лавируя между машинами, потому что ты удалялся с нечеловеческой скоростью. Этому было только одно объяснение: ты сидел в машине. Поймал такси. Не мог же кто-то ждать тебя заранее — что за абсурд.
Я видел на экране, что ты двигаешься со скоростью тридцать — сорок километров в час в сторону севера. Времени вызывать «Юбифай» не было, поэтому я остановил первое попавшееся такси, мы сели, адрес я назвать не смог — просто сказал водителю ехать по моим указаниям на север.
— Ничего не понимаю, — сказал Сегис, который и правда ничего не понимал, ведь до сегодняшнего дня он почти не знал твоей истории. Скажи спасибо, что я поддерживал чистоту твоего образа перед внуком.
— Долго объяснять. Я все тебе расскажу, когда мы его найдем, — пообещал я.
Таксист сердито на нас поглядывал в зеркало заднего вида, потому что я просил его просто ехать вперед. Вдруг след остановился. На вокзале, ох ты ж черт. Я выждал с минуту и увидел, что ты двигаешься снова, теперь уже медленнее, шагом, в глубь станции. Настороженный водитель наконец-то получил адрес.
— Поторопитесь, пожалуйста, — попросил я его, так и представляя, как ты добиваешься своего тысячей возможных способов: шаришь в тайнике под расшатанной плиткой в ванной, открываешь в камере хранения на вокзале ячейку, которая была заперта много лет, встречаешься с адвокатом, пассией или старым партнером и получаешь от них пыльный портфель, а потом с громким смехом садишься в поезд, и он трогается с места у нас перед носом.
— Потом я все тебе объясню, — снова пообещал я изумленному сыну и быстро оплатил проезд. Мы выскочили из машины и ринулись на вокзал, Я побежал через вестибюль, толком не зная, где тебя искать: локатор охватывал слишком большую зону, да и толпа мешала осмотреться. Я попросил Сегиса заглянуть в камеру хранения, а сам направился в туалет. Даже в сортире я тебя искал — представь себе такую тупость. Я был уверен, что сегодня тот самый день.
Но там тебя не оказалось. Мы не смогли тебя найти. Я все кругом обегал и даже попрыгал, чтобы заглянуть через головы, но все равно тебя не заметил. И тут я вспомнил про одну функцию приложения, которой никогда не пользовался и которая предназначалась как раз для таких ситуаций — для поиска заблудившегося больного. Я активировал на твоих часах удаленный вызов. На станции стояло слишком много шума, но я метался по ней, пока наконец не услышал сплошной сигнал. Ни его источника, ни твоего лица поблизости не было. Но вот мои глаза остановились на мальчишке, который стоял за колонной и, пялясь на свое запястье, искал способ выключить звук.
— Откуда у тебя эти часы? — спросил я его без приветствия и указал на прибор. Тот по-прежнему звенел.
— Это мое, — сказал он неуверенно.
— Твоя мама подарила тебе часы с локатором, чтобы ты не потерялся? — спросил я с ненужной злостью, все еще водя языком по свежей щербине во рту.
— Я нашел их посреди улицы, — признался он наконец, когда рядом со мной возник Сегис и нас стало двое против одного.
В ответ на мой вопрос, где он их нашел, пацан назвал ту улицу, где линия резко повернула. Так вот чем объяснялась смена курса: у устройства сменился носитель.
Чтобы доказать свои права на него, я показал мальчишке экран с открытым приложением. Он с неохотой отдал мне часы и, ругаясь, ушел.
У меня вырвался смех, нервный смех из-за беготни, поездки на такси и блужданий по станции. Выходит, мы гонялись не за тобой, а всего лишь за твоими часами. Это не ты ехал в такси или машине сообщника, а пацан катил на скутере. Если недавняя погоня заслуживала драматичного саундтрека, то теперь напрашивалось глумливое крещендо из дурацкой комедии. Вот ты и пропал без следа. Побег получился идеальный. Портфель — нет, даже мусорный мешок — с какими-то пожитками и паспортом. Может, еще билет на самолет от сообщника, с которым ты переговорил утром без ведома Юлианы: пользоваться телефоном было нельзя, ведь я мог просмотреть список звонков. Короче говоря, мой нервный смех наверняка совпал по времени с твоим победным. Такие мысли пронеслись у меня в голове, когда я получил назад твои часы.
У Сегиса была другая версия, более разумная: юный паршивец прицепился к одинокому и беспомощному старику и обманом или силой отобрал у него часы, а потом собирался их перепродать. Я же думал, все еще на нервах, что все это ты подстроил: ты знал о преследовании и потому расстегнул часы и бросил их на землю, как будто заметал следы на песке, чтобы ввести преследователей в заблуждение.
— Почему дедушка так поступил? — резонно спросил Сегис.
Ответить на этот вопрос было нелегко. Так что, пока мы возвращались к тому месту, где терялся твой след, я рассказал ему о Брубейкере и твоем безопасном месте.
Брубейкер. Теперь это имя для тебя ничего не значит: бестолковое выражение лица, с которым ты меня слушаешь, при его звуке не меняется. Брубейкер. Бру-бей-кер. Я показываю тебе на телефоне фотографию Роберта Редфорда в сером комбинезоне и с грязной бородой, а ты не реагируешь. Брубейкер, Брубейкер, Брубейкер. Молодой и неподкупный начальник тюрьмы. Он всех обманывает и притворяется заключенным, желая узнать изнутри каталажку, которую собирается реформировать. Он врет, чтобы обнаружить правду; он надевает маску, чтобы сорвать маски с других.
Недавно я снова пересматривал этот фильм, и впечатления он на меня не произвел. Может, это из-за тебя он мне так противен. Типичная жвачка про тюрьму с картонными персонажами. Сегис о нем даже не слышал. Он был еще маленьким, и подвергнуть его просмотру «Брубейкера» с комментариями ты не успел. Фильм полюбился тебе задолго до того, как ты попал в кутузку, а там и вовсе превратился для тебя в навязчивую идею.
«Я здешний новый начальник, меня зовут Генри Брубейкер» — вот что ты сказал, когда я навестил тебя первый раз. Ты был под предварительным заключением и надеялся скоро выйти на свободу. Я тебе подыграл, потому что знал еще не все и не осознавал: полицейская операция и заточение в тюрьму только запустили тотальный крах, и щепки, твои щепки, в итоге долетят и до меня тоже. Так что я не отмахнулся от этой фразы, а с готовностью включился в спектакль и в который раз довел его до конца, только теперь в нежелательной и в то же время идеальной обстановке.