- Ну и к какой черту тебя занесло в такое время? - бросает с раздражением несвязные слова, сути которых не могу понять.
Но я не отвечаю сразу, даю ему почувствовать тяжесть этого молчания. Пусть понервничает. Пусть попробует угадать, что я знаю. Глаза медленно скользят по его лицу, отмечая мельчайшие детали, тени под глазами, легкую дрожь в уголках губ, капли пота на висках. Он не просто зол. Он напуган.
- Вы сегодня звонили моей клиентке, - наконец говорю, и голос звучит спокойно, почти равнодушно. - Устраивали истерику, обвиняли ее в порче имущества. Прямо угрожали тюрьмой.
Он фыркает, откидывается на дверной косяк, изображая расслабленность, но его пальцы судорожно сжимаются в карманах.
- А, вот ты о чем. Примчался защищать свою клиентку? - его губы растягиваются в улыбке, но в ней нет ни капли тепла. - Ну так передай Маргоше, все свои претензии я выскажу через своего адвоката. Когда буду сажать ее за вандализм.
- Я как раз ее адвокат, - голос по-прежнему ровный, но в нем появляется тяжесть, и не только потому что он исковеркал ее имя. - Так что можете излагать все претензии мне. В глаза. Или вам удобнее врать по телефону женщине, которая не может физически вас победить?
Его лицо на секунду перекашивается от злости. В глазах вспыхивает что-то дикое, животное.
- Ты только что открыто угрожал мне физической расправой. Это статья. Не страшно? За это можно и присесть.
Я улыбаюсь ровно настолько, чтобы это его бесило.
- Я не угрожал. Просто констатирую факт, лжецам часто не нравится смотреть в глаза тем, кого они обманывают.
Он сжимает кулаки, но не двигается с места. Его дыхание стало чаще, грудь поднимается и опускается резкими рывками. Он боится соперника. Правильно.
- Мне плевать на твои игры. Кто-то должен ответить за то, что сделали с моей машиной. И я на сто процентов уверен, кто это сделал. Не надо меня пресовать, - отмахивается от меня.
- Вот видите, - киваю, - а я на сто процентов уверен, что вам сначала стоит найти реального виновника, прежде чем бросаться обвинениями. А то за клевету, как вы любите говорить, тоже можно "присесть".
Он резко выпрямляется. Посмотрите на эту грудь колесом. Тоже мне, пугатель.
- Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Какого черта ты явился ко мне домой с этими угрозами?
Ладно, иначе хотел использовать материал, но сейчас идеальный момент его добить, поэтому не спеша достаю телефон, включаю видео.
Ничего не говоря, поворачиваю к нему экран.
На экране Ольга. Итальянский курорт. Она в откровенном наряде, который оставляет мало для воображения, пьяно смеется, обнимает за талию итальянца с золотой цепочкой на шее. Потом они вместе скрываются за дверью номера.
Игорь замирает.
- Что это за бред?! - его голос резко срывается, и в этом крике слышится не только злость, но и отчаянная попытка отрицать очевидное.
- Это ваша возлюбленная, - говорю, медленно убирая телефон. - Пока вы были здесь она прекрасно проводила время.
- Это подделка! Фотошоп! - он кричит, но в его голосе уже нет прежней уверенности. Я же пожимаю плечами.
Отвечаю не сразу, делаю паузу, давая ему прочувствовать каждый момент этого унижения.
- Вы прекрасно знаете, что это она. Вы променяли алмаз на кусок дерьма.
- Я не верю! - кричит он, но в его глазах уже мелькает червячок сомнения.
- Ваше право верить или нет. Ваши проблемы, разбираться с последствиями.
Специально замолкаю, давая ему время осознать масштаб катастрофы.
- Я приехал сказать одно: если вы продолжите терроризировать Маргариту беспочвенными обвинениями, я лично позабочусь, чтобы в суде у вас не осталось ничего, ни квартиры, ни машины, ни гроша на счетах. Если будете вести себя цивилизованно, возможно, что-то удастся сохранить.
Он резко и истерично смеется.
- Ты совсем съехал с катушек?!
- Нет, - спокойно отвечаю. - Я просто объясняю вам правила игры, которые отныне устанавливаю я.
Говорю ему это, разворачиваюсь и ухожу.
Он будет говорить, что все неправда раз за разом.
Раз за разом.
Пока не поверит.
Пока не сломается.
Глава 30
Глава 30
Марго
В кафе пахнет свежей штукатуркой и древесной пылью, этот едкий запах смешивается с остаточным душком гари, въевшимся в стены, несмотря на все старания строителей.
Я стою посреди хаоса, скрестив руки на груди так крепко, что ногти впиваются в ладони, наблюдая, как рабочие в заляпанных краской комбинезонах сносят остатки обгоревших стен.
Их движения резкие, небрежные. Им все равно, это просто работа. Для меня же каждый снятый обгоревший кирпич, как содранная короста с раны, больно, но необходимо. Грохот перфоратора оглушает, бьет по вискам, но мне нравится этот шум, он звучит как обещание нового начала, как доказательство, что я еще жива, еще борюсь, несмотря на все, что он сделал.
- Угол не ровный, - кричу я через гул, голос срывается от напряжения, указывая на дверной проем дрожащей рукой. - Видите этот зазор? Переделайте, иначе дверь будет клинить. Я не собираюсь платить дважды за одну и ту же работу. В
Интересно, сколько еще раз мне придется начинать все с нуля? Сколько раз жизнь будет рушить то, что я так тщательно строю?
Мужик с уровнем в руках недовольно бурчит что- то себе под нос, но кивает. Его глаза скользят по мне с немым вопросом, что за дура стоит и указывает, когда надо просто платить и не мешать работать? Пусть бурчит. Я заплатила за качество, а не за кривые косяки. За каждый рубль я дралась, как зверь, и не позволю, чтобы мои деньги тратились впустую.
И тут в дверях появляется Игорь.
Он стоит на пороге, будто призрак из прошлой жизни, в своем черном пальто, которое я когда- то выбирала для него с такой любовью, в этих дурацких лакированных туфлях, которые всегда скрипели при ходьбе и раздражали меня по утрам. Глаза холодные, пустые.
- Что тебе? - голос звучит резче, чем я планировала, слова вылетают очень быстро. Внутри все дрожит от ярости.
Он делает шаг внутрь, оглядывается, брезгливо морщась от шума, будто оказался в свинарнике, а не в том месте, которое когда-то было моим детищем. Его взгляд скользит по обугленным стенам, и в нем читается что-то вроде удовлетворения - вот, мол, как я все могу разрушить, бойся.
- Я пришел... Поговорить. Извиниться.
Мне становится смешно. До слез. До истерики. До желания схватить первый попавшийся молоток и... Но я только стискиваю зубы так, что начинает болеть челюсть.
- Ты опоздал с извинениями, - говорю, ощущая, как пальцы невольно сжимаются в кулаки. Боль приятна, отвлекает. - И мне они не нужны. Как и не нужны твои оправдания. Уходи.
Он пожимает плечами с той самой снисходительностью, которая всегда сводила меня с ума, будто я непослушный ребенок, а он взрослый, который терпеливо объясняет очевидные вещи.
- Возможно, но я должен это сказать. Хотя... Если разобраться, ты сама виновата во всем, что случилось. Ты довела меня до измены, до этого ужасного развода. Ты...
Перфоратор на секунду замолкает, будто и рабочие в шоке от этой наглости, и в этой внезапной тишине его слова звучат особенно громко, особенно мерзко.
Я все же заливаюсь смехом. Громким, истеричным, таким, от которого перехватывает дыхание. Так, что рабочие перестают вообще работать и оборачиваются, их глаза округляются от недоумения.
- О, Боже мой. Ты серьезно? - вытираю мнимую слезу, играя в его игру. - Ты стоишь здесь, среди руин моего кафе, которое сгорело по твоей вине, и говоришь, что это Я виновата? В том, что ты сбежал к Ольге? В том, что бросил нашего сына одного с температурой под сорок? В том, что нанял поджигателей? Это все МОЯ вина?
Стены вокруг будто сжимаются. Мне не хватает воздуха, но я не позволю ему это увидеть.
Он вздыхает, как будто я капризный ребенок, который не понимает очевидных вещей, и этот звук, этот проклятый звук, заставляет мою кровь буквально закипать в венах.