- Ты всегда ставила карьеру выше семьи. Ты не поняла простой вещи, мне не нужна была женщина, которая все может сама. Мне нужна была хранительница домашнего очага. Та, которая умеет просить о помощи. Та, которой хочется делать подарки, которая ценит заботу, а не воспринимает ее как оскорбление своей независимости.
Его слова падают, как удары хлыста. Я смотрю на него, на эту его непоколебимую уверенность, на эту глупую убежденность, что весь мир должен крутиться вокруг его представлений о правильной жене. В голове мелькают воспоминания, как я старалась, как пыталась быть идеальной, как готова была на все ради нашей семьи. И как он все это растоптал.
- Это твое видение семейной жизни, - говорю, чувствуя, как начинает болеть голова, как пульсирует в висках. - И ты имеешь на него право. Но если ты пришел только чтобы сказать такие извинения, они не приняты. Если на этом все - уходи. Я действительно занята.
Он не двигается с места, его взгляд скользит по мне, оценивающе, как будто я вещь, которую он может забрать обратно, когда захочет.
- Нет, это не все, что я хотел сказать.
- Что еще? - спрашиваю уже устало, потирая виски.
- Я... Я пришел мириться.
Что? Он серьезно?
Мен снова пробивает на смех, горький, как пережженный кофе, что я пила сегодня утром, пытаясь взбодриться после очередной бессонной ночи.
- О, правда? - делаю паузу, притворно задумываюсь, играя с ним, как кошка с мышью. - А что, Ольга уже не соответствует твоим представлениям об идеальной женщине? Она тоже вдруг стала "слишком самостоятельной"?
Его перекашивает от злости, губы подрагивают, и в этот момент я понимаю, задела за живое. Хорошо.
- Я узнал, кто она на самом деле. И понял, что ты... Несмотря ни на что, ты была лучшим выбором в моей жизни.
Вот так просто. Лучшим выбором. Не любимой. Не нужной. Не единственной. Просто лучшим выбором. Как будто я, товар на полке, который он передумал сдавать.
- Неужели теперь то, что я зарабатываю больше тебя, не имеет значения? - спрашиваю, язвительно подчеркивая каждое слово, впиваясь в него взглядом. - Или ты просто понял, что Ольга оказалась не такой уж "хранительницей очага", как ты мечтал?
Он пожимает плечами с фальшивой легкостью, но в его глазах читается напряжение, будто он играет плохо блефует.
- Кафе все равно сгорело. Ты не сможешь его восстановить, это слишком дорого. Но у нас... У нас есть шанс все наладить.
Его слова звучат так уверенно, будто он действительно верит, что я брошусь ему в ноги от одной мысли о "втором шансе". В груди что- то сжимается, но это не боль, это ярость, чистая, неразбавленная ярость.
- Ничего у нас не наладится. Уходи. Пока я не вызвала полицию и не написала заявление о преследовании.
Рабочие перешептываются, чувствуя накал страстей, но я не обращаю на них внимания. Все мое существо сосредоточено на нем, на этом человеке, который когда-то был моим мужем, а теперь просто источником боли.
Его глазах вспыхивает злоба. Он делает шаг вперед, и я невольно отступаю, спина упирается в стену, холодную и шершавую под пальцами.
- Ты дура, Марго. Неисправимая дура. Ты даже не понимаешь, от чего отказываешься. От семьи. От нормальной жизни.
Его слова обжигают, как кипяток, но я не моргнув, встречаю его взгляд.
- Я понимаю все прекрасно, - поворачиваюсь к рабочим, голос дрожит, но я выравниваю его. - Эй, ребята, проводите этого господина до выхода, пожалуйста.
Игорь бросает на меня взгляд, полный такой ненависти, что на мгновение мне становится страшно. Но кто же даст ему увидеть этот страх? Точно не я.
- Ты сдохнешь одна в какой-нибудь подворотне, - шипит он так тихо, что слышу только я. - И знаешь что? Я буду над тобой смеяться.
И сказав это разворачивается и уходит сам. Дверь хлопает с такой силой, что дрожат стекла в уцелевших рамах, с потолка сыплется пыль, оседая на мои плечи, как пепел.
Перфоратор снова включается.
Грохот.
Пыль.
Шум.
Все возвращается на круги своя, будто ничего не произошло. Но что-то внутри переломилось, сломалось, разбилось вдребезги.
И только сейчас я замечаю, что щеки мокрые. Пальцы дрожат, когда я касаюсь их, удивленно разглядывая слезы на кончиках пальцев.
Впервые за все это время за все эти месяцы борьбы, ярости, попыток держаться я плачу. Тихо, беззвучно, чтобы никто не увидел, не услышал. Потому что слезы это последнее, что я могу ему позволить забрать у себя.
Глава 31
Глава 31
Марго
Шум перфоратора и стук молотков оглушают своей монотонной какофонией. Я стою у стойки, перебирая счета, когда сквозь грохот строительных работ доносится скрип открывающейся двери. Поднимаю голову и вижу Раевского.
Он стоит в своем привычном темном костюме, но без пиджака, рукава закатаны, обнажая сильные предплечья с едва заметными венами. В его руках букет из полевых цветов с несколькими розами, смотрится мило.
- Приехал проверить, как идут дела, - его голос звучит спокойно, но в глазах, этих пронзительно-серых глазах, я вижу что-то новое, чего не замечала раньше, теплоту, заботу, то, от чего в груди неожиданно становится тепло, как будто внутри тает кусочек льда, который я носила в себе все эти месяцы
Я откладываю документы в сторону.
- Спасибо, что поговорил с Игорем, - голос звучит неожиданно хрипло. - Не думала, что он вообще способен отступить.
Раевский пожимает плечами, и в этом простом движении нет ни капли той театральности, к которой я привыкла у Игоря. Я вижу только искренность и какую-то мужскую простоту, которая почему-то заставляет сердце биться чаще.
- Он не отступил, он испугался. Это разные вещи, - его слова падают тяжелыми каплями правды, от которой становится одновременно и легче, и больнее.
Легче, потому что наконец кто-то видит ситуацию такой, какая она есть.
Больнее, потому что это признание означает, что я действительно жила с человеком, для которого страх был единственным мотиватором.
- Это тебе, - он протягивает мне букет, и пальцы, еще дрожащие от недавнего напряжения, неловко принимают его.
Цветы пахнут... Пахнут так, как будто в этом разрушенном кафе вдруг распахнулось окно в летнее поле.
Тепло, трава, свобода.
Этот аромат такой несовместимый с запахом гари и строительной пыли, что на мгновение кажется я вдыхаю не воздух, а само воспоминание о чем-то хорошем, давно забытом. О том времени, когда я еще верила, что мир может быть добрым, а люди честными.
- Спасибо, но зачем? - спрашиваю, поднимая на него взгляд, и чувствую, как щеки краснеют.
Неужели я на это еще способна? После всего, что пережила? После всех тех унижений, после того, как меня убедили, что я ничего не стою? Губы сами собой складываются в улыбку, робкую, неуверенную, как у подростка на первом свидании.
- В голосовом сообщении ты плакала, после того, как он ушел, - он говорит это так просто, будто плакать это нормально. Будто мои слезы чего-то стоят. Будто я имею право на слабость. - Решил поднять настроение.
Прижимаю цветы к груди, ощущая, как лепестки мягко касаются кожи через тонкую ткань блузки. В горле стоит ком, но теперь другой, не от боли, а от чего-то такого, чего я не могу назвать. От чувства, что кто-то наконец увидел не только мою силу, но и мою боль.
- Не стоило, - шепчу, опуская глаза, потому что не могу выдержать его взгляд, такой открытый, такой честный. - Но... Мне приятно. Очень. Последний раз мне дарили цветы... Даже не помню, когда. Кажется, это было в другой жизни.
Он смотрит на меня, и в его взгляде нет ни восхищения, ни осуждения, которые я научилась читать в глазах мужчин как открытую книгу. Только понимание. Только принятие. Как будто он видит всю меня, и сломанные кусочки, и те, что еще держатся, и принимает именно такой. Без условий. Без требований измениться.