Я же не влезаю в чужие разговоры и сижу, отвернувшись, скрываюсь от любопытных взглядов. Обхватываю живот, чувствуя, что всем интересно, на каком я месяце, и таким образом пытаюсь защитить малыша от чужого внимания.
Сама же кручу в голове события глубокой ночи, после которых уснуть я так и не смогла. Вспоминаю оправдания мужа, и во рту становится сухо от горечи и комка в горле.
– Порядки такие у вас в деревне, Валюш, я же не знал, что это не твоя идея.
Глеб даже не оправдывался, а скорее не мог понять, в чем дело. Он сразу же потянулся меня поцеловать, но я поступила рефлекторно. Ударила его коленом в пах, отчего он согнулся пополам и застонал.
– Варька, а, Варька, ты чего это на сносях в деревню едешь? Не боишься разродиться прямо в сенях? В городе всяко лучше.
Несмотря на мои попытки отгородиться, соседка моих родителей, тетя Люба, дородная женщина в теле лет сорока пяти, хлопает меня по руке и прижимает к окну, вынуждая повернуться к ней.
– В деревне воздух свежий, не то что в городе. Смог, выхлопные газы. Считай, доктор прописал.
Я даже не пытаюсь улыбнуться, понимая, что скоро мой фарс вскроется. Любопытные сельчане мигом набегут к моей матери, чтобы вызнать все подробности возвращения блудной дочери в отчий дом. Удавятся за очередную сплетню. Уж слишком хорошо я знаю тех, на чьих глазах выросла и с чьими детьми и внуками ходила в местную школу до девятого класса.
– А муж где? Или брезгует к нам приезжать? Как вышла ты в город замуж, Варька, так ни разу мужа нам на смотрины и не привезла.
– Он что, невеста, чтобы смотрины ему тут устраивать? – огрызаюсь я раздраженно.
Вот эта простота и правда хуже воровства. Тетя Люба неприкрыто пытается залезть своими заскорузлыми пальцами мне в душу и перетряхнуть всё мое нижнее белье у всех на виду, и никого ничего не смущает. В автобусе даже тишина воцарилась, настолько всем интересно, почему удачно вышедшая замуж девка возвращается в деревню к родителям.
– А ты чего грубишь мне, Варька? Я родителям твоим пожалуюсь, что старших не уважаешь. Если муж выгнал беременную из дома, на меня свой негатив не вываливай. Сама своими проблемами занимайся!
Я стискиваю челюсти и еле держусь, чтобы не сказать еще чего-нибудь похлеще.
Первая волна шока после ночного происшествия спадает, и я чувствую не только раздражение из-за чужого любопытства, но и гнев, что ночью не закатила грандиозный скандал.
Глотая слезы, молча собрала вещи и скрылась из квартиры, пока Глеб пропадал в ванной, а сестрица скрывалась у себя в комнате, стараясь не дышать и не отсвечивать.
Надо было разбить телевизор, его дорогущий ноутбук, а сестру оттаскать за волосы, которыми она так гордится.
Вот только что толку махать кулаками после драки. Нужно жить дальше, вычеркнув мерзавцев из своей жизни.
Когда автобус, наконец, останавливается, толпа не спешит ринуться наружу, как обычно. Все выходят чинно и медленно, явно надеясь, что Любка выведает у меня какие-нибудь подробности, но я просто всю оставшуюся дорогу игнорировала ее вопросы и предположения, оставив ее и всех остальных страдать от любопытства.
Неважно, что я скажу или не скажу, они всё равно перевернут и додумают всё на свой лад, а затем ославят меня на всю деревню. Знаем, проходили.
Прихватив сумку, я иду по проселочной дороге к родителям, не зная, с чего начать разговор.
Нас, детей, у них трое.
Я, младшая сестра Зина и брат Николай десяти лет.
Отец, скорее всего, в поле на тракторе, мать на животноводческой ферме на смене, а Колька играет с соседскими детьми на речке, как мне сказала Люба, будто сжалившись надо мной.
Ключ я нахожу на привычном месте – на гвоздике у двери в районе глаз. Сколько говорила родителям, что это небезопасно, они не прислушиваются. Все у нас в деревне порядочные, никто чужого не возьмет.
Родной дом, в котором я прожила почти всю свою жизнь, встречает меня привычным запахом молока. Внутри чисто и прибрано, ни грязной чашки, ни разбросанных носков.
Что отец, что Колька были аккуратными и чистоплотными, так что когда я впервые столкнулась с тем, что свекор может бросить свои грязные вещи на полу возле кровати, испытала шок. Подбирать всё это да стирать приходилось мне.
Почти все свои обязанности свекровь спихнула на меня, а я, дурочка влюбленная, и рада была быть полезной. А сейчас у меня будто шоры спали, так что на прошлое я начала смотреть совершенно другими глазами.
Вещи я распаковывать не стала, решила приготовить сначала обед, чтобы порадовать родителей, которые придут в перерыве подкрепиться, а уже потом начать осваиваться. Что делать, я не знаю, но мне нужна передышка, чтобы решить, как жить дальше.
Накрыв на стол, я украшаю его сорванными во дворе цветами сирени, а сама стараюсь не думать ни о чем плохом. Когда в дом входят настороженные родители, не улыбаются при виде меня, хотя мы не виделись несколько месяцев.
Приветствие застревает у меня в горле, когда они переглядываются, и мать недовольно поджимает губы, и они, без того тонкие, превращаются в узкую полоску, напоминая короткую иглу.
– Ты с Глебом? – спрашивает мать и прищуривается.
Она осматривает меня с опаской, будто я – бомба замедленного действия. Становится неприятно, ведь не на такой прием я рассчитывала, когда ехала домой.
– Нет. Я развожусь.
Воцаряется тишина. Отец молча садится за стол и ни слова не произносит. В этом доме решения принимает мать. И вот она упирает руки в бока и качает головой, даже не удосужившись узнать причину моего решения о разводе.
– Езжай обратно в город к мужу, мы тебя пузатую не примем. Вон, Зинку тебе на подмогу отправили. А ты обратно к нам вздумала явиться? У нас и так дом полон рот, еще тебя с дитем тут не хватало. Муж есть, к нему и возвращайся.
Мать не церемонится, сразу кивает на выход, даже не оценив мои старания в готовке, чтобы им с отцом угодить.
– Она с мужем моим спала, что за помощь такая сестринская, а? – выдавливаю я из себя, чувствуя, как режет грудную клетку.
– Та, на которую я и сподрядила. Она послушная дочь. А ты нос воротишь от нашей помощи? Я ради тебя расстаралась и с работы ее отпросила, хотя ее зарплата тут нам была не лишняя. Глеб твой – богач, каких поискать, другого такого ты не найдешь. А с твоим пузом ты с мужиком не управилась бы, он бы начал погуливать и ушел от тебя к городской фифе. Уж не знаю, чего он посмотрел на тебя, но упускать такого зятя из семьи нельзя. Так что не ерепенься и возвращайся. Зинка с вами еще поживет, пока тебе врачи после родов не разрешат главные женские обязанности выполнять.
О каких обязанностях идет речь, спрашивать нет нужды. Всё и так понятно.
Меня распирает обида и гнев, что мою жизнь разрушила родная мать. Конечно, я уже не маленькая и понимаю, что Глеб – взрослый человек, который мог отказаться от предложения Зины помочь ему, но это не умаляет моего отчаяния при виде матери, которая не считает себя неправой.
– Если он такой зять хороший, сами с ним и оставайтесь! – шиплю я, хватаю свою сумку, стоящую у порога, и выбегаю из дома, толкнув мать плечом.
Она что-то кричит мне вслед, чтобы я одумалась и не дурила, а я сломя голову, почти ничего не замечая вокруг, бегу прочь. Мне тут не рады, и я не буду унижаться и просить принять мою сторону.
Довольно с меня раболепства, которого я наелась сполна в доме свекрови. Больше никогда я не буду никому прислугой, не стану терпеть унижений и неуважения, которые люди прикрывают якобы за заботой.
Идти мне некуда, и я брожу по деревне впустую. Пока мне не приходит в голову не очевидная идея.
Со дня на день мне рожать, и мотаться из квартиры в квартиру – опасно, мало ли что может случиться. Глеб же прописал меня в родительской квартире сразу, как мы переехали, несмотря на протесты властной матери.
Я же вдруг понимаю, что мне придется вернуться в дом, чтобы просто не умереть с голоду, ведь я никогда раньше о разводе не думала, и накоплений у меня нет. На работу я смогу выйти только после рождения ребенка, а раз выбора у меня никакого нет, и мне придется жить со свекрами и будущим бывшим мужем под одной крышей, я могу извлечь из этого пользу.