— Может, тогда и переселишься к ней совсем, ишь ты, родной сын хуже этой.
— Не смей её оскорблять, ты сам, скотина, загулял с этой, негде пробу ставить, и льешь грязь на невиновную, себя любимого оправдываешь? Что ж ты такой говнюк-то стал?
— А жизнь научила! — разъярился Генка.
— Ни хрена ничему она тебя не научила! Ладно, у тебя — своя жизнь, у меня своя, что тебе говорить, тебе не пятнадцать лет, меня не слышишь, ну и Бог с тобой! Болтайся вон, как дерьмо в проруби, авось какая подберет.
— Людочку твою бы кто подобрал, хотел бы я увидеть того дурака, что с двумя довесками её возьмет!
— Эх, дубина! Ладно, я буду варианты размена подыскивать, живи, как хочешь и как сможешь. Мы что-то с тобой как совсем чужие, хотя скажи мне кто полгода назад, что я своего единственного обожаемого сыночка болваном назову, не спустила бы! Ладно, сын, ругаться нет смысла. А размен и впрямь не помешает, чего уж глаза мозолить друг другу, да и ты мужик не старый, бабенки-то нужны. А я жуть как не люблю, когда чужие волосы в квартире попадаются.
Генка помолчал:
— Пожалуй, ты права, жениться точно не буду, а гражданским, так сказать, браком, почему бы и нет, как говорится, два в одном: и дома порядок, и в постели не один.
Мать опять удивленно и долго смотрела на него.
— Ну что ты смотришь, не рассмотрела за тридцать шесть лет?
— Да, представь, не смогла — внешне вроде мой Генашка, а внутри монстр чужой. Да уж, поговорили, называется.
— Мать, я ведь все равно слушать тебя не буду!
— Где уж мне, одно скажу — ой, какую большую ошибку сделала Люда в свое время — посадила тебя на свою шею. Тебя, жеребца на двух работах надо было... Разожрался, обнаглел, шлюху в постель таскал...
— Хорош попрекать! Все уже давно прошло!
Люде, едва успевающей поесть между кормежками деток, было совсем не до Генки, она уже и забывать про него стала: ни обиды, ни ненависти не было в помине, он уже где-то там в тумане маячил. Сейчас есть две крошки, с каждым днем у них появлялось что-то новенькое-то улыбнулись, то сморщились забавно, начали вырисовываться, темнея, бровки.
Тома всхлипнув сказала:
— У сынка так же было, сначала белесый был, а потом к шести месяцам потемнел и брови с ресничками тоже, вот только это от него и есть в ребятишках. А так, Люд, сдается мне, чистый дед Павел оба будут.
Люда крутилась и совсем не замечала, что иногда забегающий Гия-Георгий как-то удивленно — внимательно смотрит на неё.
А Георгий восхищался этой маленькой, худенькой, но такой храброй женщиной, с достоинством несущей нелегкую ношу. Он в разговоре с отцом искренне ей восхитился, на что его мудрый папа сказал:
— "Есть женщины в русских селеньях..!" Мы, мужики, западаем на красивое, мишуру, так сказать, а такие вот Люды, они намного красивее тех, у кого ноги от ушей и все такое прочее, у этих женщин — душа красивая. Наша мама тоже никогда не была красавицей. Ты думаешь почему я с Мурманом, другом с пеленок, разругался, морду набил и до сих пор не мирюсь? Да потому, что он за моей спиной позволил себе высказаться плохо об Этери... нос у неё длинный, грудь не такая, вот я и вломил, что называется — моя женщина, я выбрал, нечего языком трепать! Его родители хотели в милицию заявление писать, а у Мурмана хватило совести признать, что виноват. Наша мама для меня была самая красивая и лучшая! А ты пока на мишуру реагируешь, да, вот с той девушкой внешне — вы бесподобная пара, а в быту..? Ходить всю жизнь неухоженным в рваных носках и есть одну яичницу?
— Ну про носки ты загнул, — улыбнулся Гия, — я сам себя сколько лет в порядке блюду?
— А как по-другому, наш син — должен быть мужчиной. Но вспомни, я тоже все умею, а когда приходил домой? Все приготовлено, дома тепло, уютно, любимая жена и син рядом — так славно, что никуда и ничего другого не хочется. Дома прежде всего должно быть тепло и уютно, тепло не от батарей, а от атмосферы. Наша мама такую атмосферу всегда умела создать, и я хотел бы, чтобы и тебя так же случилось, ты достоин большего, чем рваные носки и пыль клубками под кроватью!
Сын опять смеялся:
— Пап, я же не глупый мальчик с зашкаливающими гормонами, я, может, почему и не женился ещё — не попалась такая как наша мама, да и служба моя, сам знаешь, в море и русалки не встречаются.
— Я только одного хочу сейчас — дожить до своих внуков, Нижарадзе, хоть одного или одну успеть подержать, ты, сынок, поторопись, я же не вечный. Пока мы Рэем получили супер-приз, двух Людиных крошек. Ты посмотри, что этот предатель делает, я его со скандалом от них увожу. И это послушный, выученный пес?
Оба засмеялись, а Рэй, лежащий в углу, поднял голову.
— Мне кажется, пап, будь у него не лапы, а руки, он бы малышей с рук не спускал, наш пес — он самый лучший пес в мире.
Пес, слыша похвалу себе, только ушами дергал.
Ной, не признаваясь никому, даже самому себе, очень бы хотел, чтобы Георгий разглядел Люду, но его сын — взрослый биджо, в таком деле лезть никак нельзя, да и Людочка пока кроме своих малышей никого и ничего не видит. Надо время, как бы не хотелось Ною иного.
Генка опять уехал в поездку, и чем дальше он уезжал от дома, тем больше ворочалась в груди заноза — какой-то уж очень гадский разговор вышел с матерью, слово не воробей, точно. И на фига он согласился на размен? Одна надежда — дом старый, равноценного размера их трешки не получится, да и без мамки как-то не хотелось жить, а что до бывшей... Да на фига она ему с аж двумя, что он, себе достойную не найдет? — размышляя так, Генка упускал только одно — бывшая ни сном ни духом не помышляла о нем, а уж тем более о совместном проживании.
< У Рэя случилась обида — месячных детишек стали одевать в ползунки. И он никак не мог снять с них эти мокрые вещички, недоуменно ждал, когда же их завернут в привычные пеленки, порыкивал, а эти