Когда напряжение в теле достигло предела, он понял это раньше меня. Его руки чуть крепче сжали бедра, он поймал мой взгляд и удерживал его, пока я не выдохнула. Его взгляд не отпускал и не позволял отвернуться.
Я опустила лоб ему на плечо, чувствуя, как сердце бьется так же быстро, как его. Он не спешил отпускать. Его ладони все еще держали меня, но уже мягко, как море после шторма, когда волны расходятся, а в глубине все еще живет память о буре.
Глава 4
— Все хорошо? — Он чуть склонил голову, и мягкий свет из окна подчеркнул линию скулы; тень от ресниц скользнула по щеке, и от этого простого человеческого лица внутри стало неожиданно спокойно.
— Лучше, чем хорошо, — ответила я, слыша, как предательски дрогнул голос. Он заметил, конечно, но не стал улыбаться победителем, только выдохнул и на секунду прикрыл глаза, будто тоже запомнил этот звук.
Мы остались стоять у окна. Город за стеклом выглядел как декорация: мокрый асфальт, вытянутые в нити огни фар, редкие прохожие, которые всегда куда-то спешат. Полумрак номера отрезал нас от остального мира; лампа за шторой оставляла на стенах теплые пятна, и казалось, что если шагнуть в них босиком, будет горячо.
Его ладони все еще держали мою талию. Пальцы медленно сползли ниже, отпуская, чтобы дать мне пространство. Он остался рядом, на расстоянии одного шага, и от этого шага зависело слишком многое.
— Воды? — спросил он, словно предлагал не столько пить, сколько передышку.
Я кивнула. Он отошел к столику, взял бутылку и два стакана. Лед звякнул о стекло, и этот простой звук вдруг показался особенно громким, почти смешным. Мелочи умели возвращать мир в обычный режим после того, что только что перевернуло тебя изнутри.
Накинув платье, я устроилась на подоконнике, поджав одну ногу, чтобы холод стекла остудил горячую кожу даже через ткань. Провела пальцем по лакированному ребру, словно проверяя: да, это все по-настоящему.
Он подал мне стакан, сам встал рядом и, опершись плечом о стену, сделал несколько медленных глотков, будто отсчитывал, сколько еще тишины нам будет приятно выдержать.
Мы молчали, и эта тишина была не пустотой, а мягкой тканью, в которую хотелось уткнуться лицом. В ней было наше «только что» и его взгляд, в котором не было попытки разоблачить, переубедить или присвоить. Он снова смотрел на меня, и эти взгляды ощущались как касания на коже, так же отчетливо, как еще недавно — его ладони.
Город под нами жил своей жизнью и ничего не знал о нашей. Внизу хлопнула дверца машины, прошел человек с бумажным стаканом кофе, включился к утру светофор. А у нас в номере изменилось только одно: дыхание стало ровнее, а пульс — нет.
— Ты… — он начал и замолчал, словно пробовал слово на вкус. — Ты правда в порядке?
— Да, — ответила я. На этот раз голос не дрогнул. — В полном.
Он коротко кивнул, словно подписывал документ. Взял мой пустой стакан, налил воды и поставил обратно, делая это так бережно, будто возвращал мне не просто стекло, а что-то гораздо важнее. Я поймала себя на странной мысли: если бы кто-то попросил объяснить, почему я доверяю этому мужчине в чужом городе, я бы показала именно это — как он ставит стакан, не издавая ни звука.
— Если передумаешь насчет «без имен», скажи, — произнес он позже, глядя в окно, словно говорил не со мной, а с отражением. — Я не исчезну.
Я положила ладонь на подоконник, почувствовала вибрацию города через стекло и, чтобы смягчить резкость фразы, усмехнулась:
— Уважай мою просьбу.
Он повернулся сразу, без медленных движений, которые любят в фильмах. Взгляд был ясный и открытый, как в самом начале.
— Не искать тебя? — уточнил он, не придвигаясь ни на шаг.
— Не искать. Не потому, что было плохо. Наоборот. Просто у меня сейчас другие планы на жизнь, и в них нет места для продолжений.
Он кивнул, и в этом движении не было ни обиды, ни покорности — только готовность принять правило и действительно соблюдать его. Странное чувство безопасности пришло именно в этот момент: я сама выбираю, где граница, а он из тех редких, кто умеет ее видеть.
— Я не охотник за телефонами, — спокойно сказал он. — Я охотник за «да». И сегодня у меня оно было.
— И у меня, — ответила я, и на губах появилась улыбка — маленькая, но настоящая.
Мы снова выпили воду, словно у любого счастья есть свой протокол: обняться, выдохнуть, сделать глоток, помолчать. Он поставил свой стакан рядом с моим и задержал пальцы на стекле, будто хотел оставить отпечаток — и в каком-то смысле оставил. Потом пошел к креслу, где лежала его куртка.
Я смотрела в окно и вдруг поняла, как незаметно изменилась температура комнаты. Все было тем же — лампа, шторы, столик, — но воздух стал иным. Ночь дошла до той минуты, когда еще не утро, но все важное уже закончено.
Он накинул куртку, подошел к двери и оглянулся. В этом движении не было просьбы «передумай», только желание поставить точку аккуратно.
— Спокойной ночи, — тихо сказал он.
Я кивнула.
Он положил ладонь на дверную ручку и задержался. Несколько секунд стоял неподвижно, а потом вернулся — не спеша, шаг за шагом, будто давая мне время решить, хочу ли я, чтобы он подошел.
Я не отвела взгляда. Не было смысла прятаться: мы уже показали друг другу все, что хотели.
Его пальцы коснулись моей щеки — теплые, мягкие, без намека на спешку. Он смотрел прямо в глаза, так близко, что я чувствовала легкое прикосновение его дыхания к губам.
Поцелуй был не таким, как прежде — не жадным, не торопливым.
Он не тянул меня ближе и не пытался продлить эту встречу, просто оставлял метку, которая будет греть еще долго.
Я закрыла глаза, впуская это чувство, и задержала дыхание, чтобы сохранить его в себе чуть дольше. Мы отстранились почти одновременно, но он все еще держал мое лицо ладонью, словно боялся стереть момент движением.
— Теперь точно спокойной ночи, — сказал он с легкой хрипотцой в голосе, оставшейся после близости.
Он открыл дверь и вышел. Щелчок замка прозвучал едва слышно, но в ту же секунду комната изменилась. Свет остался прежним, воздух — того же запаха, но стало пусто. Пусто так, как бывает только после того, как потерял нечто очень важное.
Я