Однажды мы встретили маленькую черноволосую женщину с очень бледным лицом и очень большими грустными глазами. У нее, уж конечно, не было ни шикарных платьев, ни золотых туфелек! Она плакала на скамейке в парке, и мама велела мне полюбоваться лебедями, пока она не поговорит с ней. (Почему взрослые всегда заставляют нас смотреть на лебедей, или читать книги, или разглядывать витрины магазинов, или бегать и играть? Разве они не полагают, что мы прекрасно понимаем, что это значит – они собираются сказать что-то, не предназначенное для наших ушей?) Мама и та женщина на скамейке долго говорили, а потом мама позвала меня, женщина немного поплакала надо мной и сказала: «Была бы у меня такая девочка…» Потом она еще немного поплакала.
После этого мы часто виделись с той женщиной. Мне она нравилась, она была милой, красивой и приятной, но всегда ужасно грустной; я не думаю, что маме хотя бы вполовину было с ней так хорошо, как если бы она проводила время с теми веселыми и смеющимися дамами.
Но я никак не могла заставить маму взглянуть на это с другой стороны. Бывают моменты, когда кажется, что мама просто не может смотреть на вещи так, как смотрю я. Честно говоря, иногда кажется, что это она сущее противоречие и всегда идет против течения, а вовсе не я.
В общем, как я уже говорила, мне там не очень понравилось, и, думаю, маме тоже. Но теперь все закончилось, и мы вернулись домой собирать вещи для поездки в Бостон.
Все здесь кажется ужасно странным. Может быть, это оттого, что нет отца. Он написал очень вежливое письмо, попросив приехать за вещами и сказав, что уезжает в Нью-Йорк по делам на несколько дней, так что маме не нужно бояться, что он будет досаждать ей своим присутствием. Но мама тоже кажется ужасно странной. Сегодня утром она пела во весь голос и бегала по всему дому, собирая вещи, и казалась такой счастливой, а днем я застала ее на полу в библиотеке. Она плакала, как будто у нее сейчас разорвется сердце, стоя на коленях перед отцовским креслом. Она вскочила, как только я вошла, и сказала, что все в порядке, что она просто устала, вот и все. А когда я спросила, не жалеет ли она, что едет жить в Бостон, то ответила: «Нет, нет, нет, конечно, нет». Она невероятно рада, что уезжает, и хочет, чтобы понедельник поскорее наступил, тогда нас тут уже не будет.
Вот и все. Сегодня суббота, и мы уезжаем послезавтра. Наши чемоданы уже упакованы, и мама говорит, что хотела бы уехать уже сегодня.
Я попрощалась со всеми девочками и обещала много писать о Бостоне и обо всем остальном. Они почти так же волнуются. Я дала страшную клятву, что не стану любить бостонских девочек больше, чем их. Особенно это касается Кэрри Хейвуд, моей самой дорогой подруги.
Няня Сара все время предлагает помощь и делает вид, что ей жаль, что мы уезжаем. Но ей не жаль. Она рада. Я знаю, она рада. Она никогда не любила маму и думает, что теперь все будет, как она хочет. Но это не так. Я могла бы сказать ей кое-что, если бы захотела. Но я не хочу.
Сестра отца, тетя Джейн Андерсон из Сент-Пола, приедет к нему жить. Отчасти из-за отца, а отчасти из-за меня.
«Если ребенок будет жить с отцом шесть месяцев, то в доме нужна приличная женщина, а не старая нянька и носатая служанка!»
Они не знали, что я это слышала. Но я-то слышала. Тетя Джейн едет. Боже! Как бы рассердилась няня Сара, если бы узнала, но она не знает.
Думаю, я закончу эту главу здесь и начну новую в Бостоне.
Так интересно, каким все окажется: Бостон, мамин дом, дедушка Десмонд и остальное. Дождаться не могу! Понимаете, мама никогда не брала меня с собой. Только один раз, когда я была совсем маленькой. Не знаю почему. Наверное, отец не хотел, чтобы я уезжала. Я почти уверена, что он не хотел. Он никогда не хочет, чтобы я что-то делала. Вот почему я подозреваю, что он не хотел, чтобы я ездила к дедушке Десмонду. И мама взяла меня с собой только однажды, вечность назад.
А теперь конец. Новую главу я начну уже в Бостоне.
Только подумайте – в настоящем Бостоне!
Глава IV, в которой я Мари
Бостон
Да, я здесь. Уже неделю. И только сейчас появилась минутка, чтобы написать хотя бы словечко. Я была невероятно занята. И мама тоже. С тех пор как мы приехали, произошло столько событий. Но я постараюсь начать с самого начала и рассказать обо всем.
Мы приехали в Бостон в четыре часа дня в понедельник, и нас встретил дедушка Десмонд. Он чудесный: высокий, держится с достоинством, у него седеющие волосы и веселые глаза, почти как у мамы, только он носит очки.
На вокзале дедушка поцеловал меня и маму, сказал, что рад нас видеть, и повел туда, где ожидал нас Питер с автомобилем. (Питер водит дедушкин автомобиль, и он тоже очень милый.)
Мама много смеялась, они с дедушкой очень быстро и оживленно разговаривали всю дорогу. Но в прихожей она расплакалась, дедушка похлопал ее по плечу и сказал: «Ну что ты», – а потом добавил, что очень рад, что его девочка вернулась и что теперь они будут жить счастливо и позабудут прошлое. Мама сказала: «Да, да, конечно», что она все это знает и очень рада приехать и все будет как раньше. А потом она вдруг посмотрела на меня и снова начала плакать, потому что, конечно, как раньше уже не будет. Она обхватила меня обеими руками и заплакала еще сильнее.
Дедушка обнял нас обеих, похлопал ее по плечу и сказал: «Ну что ты», – снял очки и принялся протирать стекла. Но не прошло и минуты, как мама снова начала смеяться и говорить «Чепуха!» и «Отличная идея!» и что она нашла прекрасный способ познакомить маленькую Мари с новым домом! Потом мама отвела меня в самую миленькую и маленькую комнатку, которую я видела в своей жизни, – она находится рядом с ее спальней – и оставила там мои вещи.
Потом мы обошли весь дом. Он просто прелесть – совсем не такой, как отцовский в Андерсонвилле.
Конечно, у отца замечательный дом, он большой и красивый и