Дверь в клетушку с скрипом отворилась, пропуская внутрь пожилую женщину. Её одежда — тёмное, хоть и добротного качества платье и аккуратный передник — резко контрастировала с её внешностью. Лицо, испещренное глубокими морщинами, словно высохшая глина, казалось вечно сжатым в комок недовольства. Тонкие, бескровные губы были поджаты, а в маленьких, глубоко посаженных глазах пылала неприкрытая неприязнь.
Она, не глядя на меня, швырнула деревянную плошку. Из неё выплеснулась серая, липкая на вид каша, от которой тянуло запахом прелых зерен и ещё чего-то землистого.
— «Дрошак, келта. Храш!» — просипела она, и по одному её ядовитому тону, по жесту, которым она бросила еду, было ясно всё: «Давай, жри, животное».
Она плюнула на грязный пол рядом с плошкой, развернулась и вышла, громко щёлкнув засовом. Щель под дверью выхватила из темноты последнюю деталь — её взгляд, полный омерзения, будто она только что отдала обед дворовой собаке.
Я остался один. В полумраке, в запахе плесени и старого дерева. Посмотрел на плошку. Живот сводило от голода, но мысль есть эту бурду вызывала рвотные позывы. Отшвырнул её ногой в угол. Деревяшка глухо стукнулась о стену, каша безнадёжно растеклась по полу.
Снова посмотрел на свои руки — чужие, юные руки. Страх постепенно отступал, сменяясь леденящим, острым пониманием. Здесь не было места моему прошлому, заслугам, силе. Здесь я был никем. Мальчишкой в клетке. Игрушкой в руках чужаков.
Но даже у игрушки есть зубы, — подумал я, сжимая кулаки. И я их обязательно покажу. Как только представится случай.
Ночь была долгой и беспокойной. Я проваливался в короткие, тягучие кошмары, просыпался от каждого шороха, от скрипа половиц, от приглушенных голосов за дверью. Голод сводил желудок судорогой, но мысль о той серой бурде вызывала лишь горькую желчь, подкатывающую к горлу. Но всё равно не стал есть. Это было моё первое, крошечное и абсолютно бесполезное сопротивление.
Утром дверь с грохотом распахнулась, впустив резкий свет и троих незваных гостей. На пороге, как и ожидалось, стояли все трое: старик с его вечным противным выражением лица, женщина, чей взгляд источал ту же ядовитую ненависть, и молчаливый здоровяк Гронн, чья тень заполнила весь проем.
Старик что-то рявкнул на своем языке, явно приказывая выйти. Скрипя зубами от ярости и слабости, медленно поднялся и сделал шаг за порог. Я ожидал подвоха, но не такого быстрого. Трость со свистом рассек воздух и угодил мне по голове. Инстинктивно поднял руку, пытаясь прикрыть голову от второго удара, но старик, хитрая старая тварь, был проворнее. Следующий удар, короткий и точный, вонзился в ребра. Согнулся, захлебываясь кашлем, боль разлилась горячей волной по всему телу.
В тот же миг железная хватка снова сомкнулась на моей шее. Гронн, не выражая ни единой эмоции, потащил меня полузадушенного, к выходу из дома.
На улице их уже ждал четвертый — мужчина лет сорока, одетый в поношенную, грубую холщовую рубаху и штаны. В одной руке он сжимал топор, в другой — короткую, утяжеленную дубинку. Его лицо было обветренным и равнодушным.
И тут до меня дошло. Простая, животная логика этого места: не работаешь — бьют. Не ешь — бьют. Не подчиняешься — бьют.
Женщина, бурча что-то под нос, через несколько минут вынесла ту же самую деревянную плошку. Варево внутри было холодным, комковатым и выглядело еще омерзительнее, чем вчера. Но теперь это была не просто еда. Это была отсрочка от наказания.
Сжав зубы и подавив рвотный рефлекс, залпом проглотил холодную липкую массу. Она была безвкусной, как… сечка, отваренная на грязной воде без соли и сахара, противная хрень.
Мужик с топором, наблюдавший за этим, коротко бросил: «Вей, дрогга!» — и пинком под зад придал мне ускорение в сторону окраины деревни.
Так начался первый рабочий день. Мне отвели роль вьючного животного. Мужики с топорами, ловко и без лишних движений, валили невысокие, крепкие деревья и рубили их на чурки. Я же должен был собирать эти чурки в тяжелые, охапки, и тащить их по узкой тропе.
Оказалось, что это был лишь первый этап. Связки дров нужно было тащить дальше, на самый край деревни, где дым стоял коромыслом и пахло гарью. Там, на расчищенной площадке, Я увидел примитивный углевыжигательный процесс.
Это была не печь, а несколько больших куч. Чурки аккуратно укладывали в конусообразные поленницы, которые затем со всех сторон обмазывали толстым слоем глины и дерна, оставляя лишь несколько отверстий внизу для поддува и вверху для выхода дыма. Одна из куч уже горела — из верхнего отверстия валил густой дым, а вокруг нее суетились пара человек, подбрасывая в нижние отверстия щепу и следя, чтобы пламя внутри было неярким, тлеющим. Воздух вокруг дрожал от жара, а земля была черной от угольной пыли. Пахло жженым деревом и чем-то едким.
Сбросил свою ношу к краю площадки. Стоял, тяжело дыша, и смотрел на эту дымную работу. Мысли путались: отчаяние, злоба и жгучее любопытство. Что это за мир? Кто эти люди?
Но размышления прервал резкий пинок в спину. Надсмотрщик с дубинкой, не говоря ни слова, мотком головы показал обратно, в сторону деревни. Обед. Следующая порция бурды. И снова бесконечная, изматывающая переноска дров. Цикл начался заново.
Последняя охапка дров с глухим стуком обрушилась на растущую поленницу. Спина горела огнем, ладони, несмотря на мозоли, были стерты в кровь. Я стоял, пошатываясь, пытаясь отдышаться, когда из вечерних сумерек у стены сарая возникли две знакомые фигуры.
Старик, щурясь своими колючими глазками-щелочками, с откровенным ехидством оглядывал меня с ног до головы. В своей потертой, но целой одежде, и его ухоженная, холеная старость казалась особенно издевательской на фоне грязного, изможденного меня. Гронн, как всегда, молчал, стоя позади, словно каменный истукан.
— «Фрайа мортен на гронн-та… Шеваль дрогга,» — просипел старик, и по одному его тону, по презрительной ухмылке было ясно — он сравнивал меня с худшим из животных. Быстрый, как змеиный укус, удар трости. Опять по голове. Трость звонко щелкнула по черепу, вызвав не столько адскую боль, сколько оглушительную волну унижения. Сука, да он просто целится в голову! — пронеслось в голове. Я понял это сейчас. Старик бил не чтобы покалечить — калечный