Современник Шпренгеля, Кабанис есть один из тех, кто верят, что воля может продолжать действовать во время сна с большей или меньшей силой, в зависимости от душевного характера и энергии самого человека. Он приводит пример Кондиллака, который засвидетельствовал ему лично следующее: «работая в этом направлении исследований, он часто был вынужден оставлять работу незаконченной чтобы поспать, и что по пробуждении он более одного раза находил её уже законченной в своём уме».
Затем Кабанис приступает, с намерением объяснить это естественно, к такому трудному и щекотливому вопросу, как вещие сновидения, и он смело пишет, на мой взгляд, не без благоразумия: «Иногда в сновидениях у нас возникают идеи, которых у нас никогда раньше не бывало. Например, нам сниться, что мы беседуем с кем-нибудь, кто сообщает нам нечто, чего мы не знали. Не следует удивляться, что во времена невежества, легковерные люди приписывали эти исключительные явления сверхъестественным причинам. Я знал одного очень мудрого и просвещённого человека — г-на Бенжамина Франклина, который полагал, что многократно был проинформирован в сновидениях об исходе дел, которые его интересовали на тот момент. Его крепкий ум и, в других отношениях, полностью свободный от предрассудков, не смог предохранить себя от всех суеверных идей, относительно этих внутренних предвестий. Обращая внимание только на то, что его глубокое благоразумие и его редкая мудрость управляла работой его мозга во время сна, как то можно часто наблюдать даже во время бреда у людей тренированной души. В самом деле, ум может продолжать свои исследования в сновидениях; он может прийти посредством некоторой последовательности умозаключений к идеям, которых у него не было».
Это, конечно же, одна из самых интересных сторон предмета, которым мы занимаемся, что такая могучая прозорливость, такой вид интуитивного предсказания, к которому ум может иногда подниматься в состоянии сновидения, благодаря совершенному сосредоточению всех сил внимания и, в то же время, благодаря крайнему обострению физической и душевной чувствительности, сосредоточенной так сказать на одну точку. Мюллер, наш современник, очевидно разделяет те же мысли, что и Кабанис, когда пишет в своём трактате по физиологии: «Иногда случается, что нам сняться странные ситуации, носящие в некотором роде предчувственный характер, т. е. что возможные состояния предлагаются нам, как зрительные идеалы, и событие может затем согласоваться с нашим сновидением, и ничего чудесного в этом не будет. Предположим, нас сильно интересует один человек, мы его достаточно хорошо знаем, но, не зная о нём всего, мы считаем его искреннем и честным и, однако, у нас есть повод подозревать, что на самом деле он не обладает этими качествами. В сновидении о нём, мы ставим его в ситуации, которые заставляют проявиться его недостатку искренности и честности; и затем наши подозрения на счёт его проверяются, сновидение кажется удивительным и, однако, оно не таково» [36].
Мы видим, что Филон Еврей констатировал факты этого же рода, когда он сам писал в первом веке нашей эре: «некоторые сновидения порождают движения души, гармонизируются скрытой симпатией с ходом вселенной, как происходящие из одного корня; откуда следует, что великое число будущих событий уже подготовлено в настоящем, душа сама по себе предугадывает будущее, когда у неё будет правильная интуиция настоящего». Конечно, я не вполне чувствую себя просвещённым этим объяснением Филона Еврея; но нужно признать, что факты, с которыми он имеет дело, не совсем достаточно просты, чтобы прусский доктор сказал о них лучше, чтобы со своей стороны не удивляться ничему. Если установлено, что состояние сновидения заставляет иногда нас собирать в самих себе восприятия, непостигаемой в другой момент тонкости, так чтобы я сказал тотчас же; если ум какого-то спящего человека приходит (следуя естественным склонностям ряд инстинктивных рассуждений, основанных на правильных предпосылках) к открытию истинного последствия, и это с большей проницательностью, чем в бодрственном состоянии, пропорционально даже этой великой тонкости ощущений и умозаключений, я всегда нахожу там замечательный факт. Быть может это та же возможность поразмыслить над мнением знаменитого Пьера Байля, утверждающего: «что сновидения содержат бесконечно меньше тайн, чем может себе представить обыватель, но немного больше, чем считают сильные умом люди».
Знаем ли мы в действительности до каких пределов может простираться эта способность заглядывать в самих себя, если бы свет, освещающий наш рассудок мог бы усилиться? Знаем ли мы все секреты сообщений, которые могут существовать в окружающем нас мире, как между нами самими, так и между нами и всем тем, что мы видим или не видим?
Примеры, свидетельствующие о явлениях, на вид сверхъестественных, как то: предупреждения или внезапные предчувствия, получаемые в снах и затем подтверждающиеся изобилуют у писателей, как древних, так и современных, у психологов, врачей и даже историков. Просто их перечислить было бы пустым занятием. Отрицать их потому, что ещё не знаем объяснить — кажется мне скорее свидетельством гордыни, чем рассудительности. Я не думаю, что столькие свидетельства могли бы накопиться, не будь в них доли истины; я предполагаю, что настанет день, когда этим будут удивляться не больше, чем сегодня той электрической искрой, проскакивающей со скоростью мысли между заряженными полусферами.
Кто хочет причудливых примеров тех нелепостей, которые может породить мания, такая обычная для современников, объяснять всё некоторыми материалистичными теориями, то почитаем Бёрхава. Вот что он написал насчёт сна:
«Сон заключается в том состоянии головного мозга, во время которого ум не воздействует на нервы мозга ни в достаточном количестве, ни с такой силой, которая требуется для того, чтобы органы чувств и произвольных движений могли бы отправлять свои функции свободно и легко.
История со сновидениями пока ещё мало известна; однако, она важна не только для физики, но и для метафизики по причине опровержения идеалистов…
Когда человек начинает засыпать, он чувствует, что мысли начинают спутываться и прерываться. Это как настоящий бред. Когда эта цепь мыслей, окончательно разорвана, остаются только беспорядочные и непоследовательные мысли — человек спит; теперь он существует только механически; не остаётся даже внутреннего чувства его бытия, ни его сна; что доказывает, что сознание зависит от памяти, которая упразднена».
Из того, что