Именно так обстоит дело с мозгом и нервными волокнами. Двигательные нервы являются исходящими нитями, чувственные нервы — сходящимися; мозг — батарея и циферблат; душа, свободная и разумная — телеграфный служащий, который посылает приказы и принимает депеши. Всё работает хорошо, когда этот механизм в хорошем состоянии, когда провода проводят электричество, вырабатываемое батареей. Но предположим, что эти нити, исходящие из центра, прекращают быть проводниками, из-за разрыва или контакта с землёй, Париж не прекращает получать новости из своих провинций, провинции же больше не получают из столицы никаких депеш. Предположим, наоборот, что исходящие провода в целости, а сходящиеся нарушены, тогда Париж командует, провинции получают приказы; теперь очередь столицы оставаться изолированной от всей Франции. Если в какой-то части нашего тела только чувственные нервы теряют на некоторое время свою проводящую способность из-за перевязки или паралича, то имеет место первый случай: душа отдаёт команды органам, но не получает впечатлений; и наоборот, она будет страдать, не имея возможности двигаться, если чувственные нервы будут в целости, а моторные будут перевязаны или онемелыми».
Я далёк от согласия с г-ном Лемуаном, когда он распространяет эту аналогию для объяснения возникновения сновидений; но она даёт нам ключ к его теории, которую я привожу полностью.
«Когда органы чувств, открытые и бодрствующие, поддерживают свободное сообщение между внешним миром и нами, внешние объекты вызывают в чувственных нервах (зрения, слуха, осязания и всех остальных органов чувств) движения какой-то природы, неважно какой, которые, в свою очередь, вызывают в нашей душа ощущения и представления, на основании которых мы делаем суждения. Большую часть времени, эти суждения правильны, эти представления верны, эти ощущения передают нам информацию о своей истинной причине; именно так мы получаем представления о видимых объектах, что перед нашими глазами, о издающих звук телах, доходящий до наших ушей, раздражающих оконечности зрительных и слуховых нервов, порождая в нашей душе ощущение, которое не обманывает наш рассудок, и объект этого ощущения ум помещает во внешний, окружающий нас мир.
Но когда органы чувств, онемевшие или расслабленные со своей периферии, пребывают безучастными к воздействию внешних объектов и не больше не возбуждают синхронные колебания во внутренних корешках мозга, то тогда и одна только внутренняя скрытая органичная причина может (в какой-то точке своего пути, не затронутой сном) вызвать в нервах возбуждение, которое может откликнуться в душе эхом. Тогда возникает ощущение, представление, суждение; но, как правило, это ощущение — обманчиво, это представление — ошибочно, это суждение — ложно. В силу законов по которым в уме ассоциируются друг с другом представления, в органах — движения, в человеке — органичные движения с мыслями, а мысли с изменениями в органах, нервное возбуждение, порождённое изнутри, связано в нашем уме с тем же ощущением, с тем же представлением, которое оно вызывало, когда оно родилось на конце нерва; более того, будучи обмануты этим ощущением, мы соотносим его с внешним объектом, который его не порождал, но который более одного раза вызывал его таким, каким мы его испытываем».
Откуда он заключает, что:
«Сновидение, во всей своей простоте, во всей своей чистоте, — это галлюцинация [61], порождённая сном, т е. — это внутреннее движение, рождённое в глубинах мозга или, быть может, на какой-то точке пути чувствительных нервов, которые пробуждают в нашей душе ощущение или образ, который не вызывается внешним объектом, который он представляет или напоминает, и который, однако, наш обманутый ум соотносит с этим фантазийным объектом, как с его настоящей причиной» ( стр. 97).
«Исходной точкой всех наших сновидений, таким образом, является ни что иное, как те слепые движения внутренних органов, неощущаемые во время бодрствования, но которые становятся ощутимыми посреди тишины внешнего мира; каждое мгновенье новые органичные возбуждения предоставляют материал для новых иллюзий». ( стр. 106)
Эта физиологическая теория приводит автора к выводу, что явления безумия, бреда и т. п. имеют много общего со сновидениями, поскольку все они сводятся, как считает Лемуан, к ложным впечатлениям, механически передаваемых в мозг больными фибрами.
На два простых, но от которых достаточно трудно отделаться, возражения наталкивается, как мне кажется, этот способ объяснения всех явлений сновидения и безумия через болезненное возбуждение чувственных нервов в какой-то точке их пути.
Ио-первых, сновидение, как и галлюцинация бодрствующего человека, часто представляет образы, чуждость которых трудно объяснить аналогичными ощущениями, заимствованными у состояния бодрствования.
Далее, галлюцинация спящего или безумного почти никогда не ограничивается ошибками зрения, слуха или осязания по-отдельности. Она почти всегда комплексная, по крайней мере, в сновидении; т. е. мы в одночасье и видим, и прикасаемся, и слышим тот призрак, который породила галлюцинация. Поэтому, чтобы оправдать вышеизложенную теорию, нужно выбрать одно из двух: или существует отдельно зрительная, или слуховая, или осязательная галлюцинация, что, возможно, имеет место в безумии, но в сновидении — никогда; или в момент, когда эта внутренняя причина, это неестественное движение какого-то нерва, оптического, например, заставляет меня ошибочно верить в появление какого-то призрака, то в тот же самый миг должно быть неестественное движение слухового нерва, чтобы я мог слышать как он ко мне говорит; и если этот призрак дотрагивается до меня, то снова, благодаря какому-то чудесному стечению обстоятельств, должно иметь место неестественное движение в осязательных нервах. — Ясно, подобная теория не выдерживает никакой критики. Г-н Лемуан хорошо это понимает, и вот как он из этого выпутывается:
«Предположим, что горячка нагоняет кровь в сосуды мозга, что испарения вина поднимаются до моего мозга, что воспаление какого-нибудь из его отделов вызывает в мозге какое-то расстройство, или же, в состоянии самого полного здоровья, возбуждается в глубинах одно из тех тысяч движений, которые неслышно порождаются, будучи невоспринмаемыми; мой разум, обычно прочный, начинает ошибаться; я вижу призрак, которого передо мною нет; я слышу слова, которые не