Возражение, которое мне предъявят, напрашивается само собой: «Вы вовсе не спите, — скажут мне. — Этот странный сон, о котором вы говорите, не есть настоящий сон». На это я отвечу искренне, что, поначалу, я и сам был склонен так думать. Меня стали одолевать головные боли, и я счёл необходимым прервать свои ночные странствия ума; но небольшой отдых вернул мне здоровье, не ухудшив приобретённую мною способность иногда наблюдать за собой во время сновидения, и вот уже на протяжении двадцати лет я сохраняю за собой эту способность. И мне кажется, что я всего лишь раскрыл в своей душе естественные силы, подобно тому, как путём усиленной гимнастики развивают силы телесные; только вместо ломоты в мышцах, я испытал кратковременную душевную усталость. Итак, хотя я и допускаю возможность существования таких типов психики, которые неспособны к приобретённым мною навыкам, подобно тому как существуют телосложения, несовместимые с упражнениями на трапеции или трамплине, я, тем не менее, совершенно убеждён, что взявшись за это, как то сделал я с возраста, когда природа податлива ко всему, что от неё требуется, многие люди смогут достичь такого же мастерства как и я, в управлении иллюзиями своих сновидений — результат, конечно, неожиданный, но совсем не болезненный и не аномальный.
Я сказал, что из-за беспокойства о своём здоровье, я был вынужден прервать, пусть и на небольшой срок, исследования своих собственных снов. Постепенно я к ним вернулся, на этот раз без чрезмерного усердия и без переутомления. Кое-какие открытия воодушевили меня. Мои чаяния не имели больше границ; я задумал, ни много ни мало, дать полную теорию сна и сновидений. Такая перспектива заставила меня удвоить усилия. Но по мере того, как я продвигался в изучении этого предмета, по мере того, как я проникал в этот пугающий лабиринт, я увидел, как трудности непомерно возрастают и усложняются. Если мне и не всегда удавалось дойти до первопричин тех или иных явлений, то, по крайней мере, проследить за их ходом и развитием я мог, каковыми бы быстрыми ни были вспышки, при свете которых я проникал в глубины этих неизведанных областей, что заставило меня почувствовать с ещё большей силой, насколько я далёк от выполнения задания, за которое я дерзнул взяться. Моё бессилие воздвигнуть систему казалось мне тогда таким полным, да что там систему, даже трудности по согласованию собранного мною материала казались такими непреодолимыми, что сразу же за первым рвением последовало уныние; и, будучи поглощён другими занятиями, я оставил эту идею.
Однако, мне было трудно об этом не думать, учитывая то, что я сохранял в большинстве своих сновидений сознание своего состояния спящего человека; так что я часто невольно возвращался к занятиям, которые захватывали меня в течение многих лет. Так, перед моим умом возникал какой-нибудь новый феномен, и какая-нибудь случайность наводила меня на долгоискомое решение, и я не отказывал себе в удовольствии отдать этому всё своё внимание; и, хотя я и отказался бороться, я, тем не менее, продолжал собирать материал.
Когда в 1855 году философское отделение Академии юридических и политических наук [5] выступило с предложением провести конкурс на создание теории сна и сновидений, то мои друзья, с которыми я делился своими исследованиями, начали активно побуждать меня войти в число конкурсантов; но помимо того, что мне было слишком трудно принять программу такой, каковой она была предложена [6], меня ещё останавливала, как я уже говорил, невозможность нарисовать в своём уме полный план здания этой науки.
Итак, я с нетерпением стал ждать публикации работы победителя. Я прочёл её с жадностью, и с удовольствием нашёл там объяснения многим фактам, к которым я пришёл и сам, впрочем, они были изложены гораздо лучше, чем это смог бы сделать я, но были и разочарования. Мне казалось, что г-н Лемуан был вынужден бороться в точности с тем же громадным препятствием, которое остановило меня; а именно — обязательство приспосабливать своё изложение к заранее представленным требованиям. Рядом с крайне удачными фрагментами, имелись такие, где неуверенность пера вполне указывала на то, что автор предпочёл бы их не писать.
Проводя ниже исторический обзор мнений, высказанных в разные эпохи относительно сна и сновидений, я проанализирую и этот труд, так же как и две более недавние публикации г-на Альфреда Мори и г-на д-ра Макарио; но я должен сразу же заявить, что столь часто встречаемые там рассуждения о приливах крови, о жизненных жидкостях, о нервных фибрах и т. д. и т. п. вызывают у меня сожаление, так как эти возобновлённые рассуждения старой школы, на мой взгляд, ничего не объясняют. Нам слишком мало известно о тайных связях, которые соединяют душу с материей, чтобы брать анатомию нашим гидом в исследовании самого высшего, что есть в психологии.
Итак, несмотря на всё то разумное и изобретательное, что было опубликовано по поводу сна и сновидений с тех пор как существуют книги, перед наблюдателем-практиком ещё открыт целый мир неизвестного. Построить всё здание этой науки — выше моих сил; но, подобно путешественнику, который восполняет недостаток своего знания точностью своих наблюдений, я также смогу сделать свой вклад в развитие этой науки.
Я не буду следовать никакому другому методу, кроме как методу изложения своих замечаний и своих соображений в порядке, к которому меня призывает, как мне кажется, ход логики и рассуждения; поэтому я не навязываю никакой строгой классификации и буду возвращаться к одним и тем же фактам всякий раз, когда будет уместно взглянуть на них с другой точки зрения, или вывести из них некоторые новые следствия. Я постараюсь настолько точно, насколько возможно выражаться о том, что я чувствовал, испытывал, узнавал; в чём повторные опыты убедили меня