От такого напора я прилегла очень смирно, позволив присоединить все обратно. Весовая категория у нас была, мягко говоря, неравная, чтобы сопротивляться.
— Восстановление займет около недели, но требует полного покоя, — продолжила бушевать целительница. — Напрягаться тебе противопоказано.
— Может, еще и нервничать нельзя? — буркнула я.
— Конечно, — ответила она как ни в чем не бывало, — и колдовать.
Ха! Может, они мне чисто из-за предписаний по выздоровлению заблокировали магию? Тогда бы и к кровати привязали, чего мелочиться. Но целительница оказалась не из мелочных и влила в меня лекарских чар, от которых начало дико клонить в сон.
— Ладно, прости, ты и так натерпелась, отдыхай, — сменила она гнев на жалость. — Должно обойтись без серьезных последствий, твоя магическая структура приходит в норму.
— Спасибо, — выдохнула я, балансируя на грани гаснущего сознания, однако сумела спросить: — Как там Киллиан Зинбер?..
— Лежит в своей палате спокойно без сознания, в отличие от кое-кого. Ему дольше поправляться, чем тебе, но прогнозы хорошие.
Хорошо, что хорошие. Было бы плохо, если бы плохие… С этой потрясающе емкой мыслью я и отключилась.
Очнуться довелось под чутким руководством целителей, которые и вывели меня из лечебного сна. Потом избавили от всего на мне лишнего, кроме антимагических браслетов, выдали длинный халат, тапочки и наставления. Ждать прописанных процедур, не делать резких движений, съедать принесенную еду и не выходить из палаты: дверь все равно заперта. Другой информации не дали, но я сконцентрировалась на позитивном.
Осознала наконец-то: я выжила, черт возьми! Откупилась от бездны и сохранила ее дар. Зеркало ванной отразило все ту же юную рыжеволосую особу с ямочками на щеках. То есть меня. Зовом больше не кроет, с остальным разберусь. Для побега есть замечательное окно. Высоковатый этаж, правда… За горизонтом исчезало солнце, небо окрашивалось розовыми полосами и разводами. От слабости шатало, в виски стучали маленькие дятлы. Пришлось вернуться на застеленную постель. Нормализация магической структуры — процесс болезненный, никуда пока не деться.
Вскоре дверь отворила госпожа властная целительница. В палату не вошла, пропуская ко мне такого неожиданного и такого желанного визитера. Я подтянулась на кровати повыше и села, Аттикус перешагнул порог. Прежде, чем мы с ним остались наедине, из коридора прозвучало строгое:
— Будет брать вас в заложники — зовите на помощь.
Да чтоб ее… Я поморщилась, мысленно адресовав закрывшейся двери неприличный жест.
— Специфическая женщина, — понимающе отметил Аттикус. — Но в своем деле лучшая.
На нем была мантия цвета предсказательского факультета — необычная, какая-то слишком нарядная, с серебристой каймой. Пронзительно-синяя, которая делала его голубые глаза еще ярче. Они смотрели на меня с привычной когда-то теплотой. Казалось, обнимали одним только взглядом.
— Что происходит в Междумирье? — робко спросила я и нажаловалась: — Мне ничего не рассказывают.
— Идет расследование, — рассказал Аттикус, не проходя дальше в палату. — Знаю лишь то, что раскрыл общественности Легион. Кавур давно практиковал жертвоприношения и похищал студенток, а с последней — с тобой — потерпел неудачу и отлетел в бездну сам.
— Настоящая фамилия Арона — Дамгор.
— Ах, этот… — На его лице застыла презрительная гримаса. — Не зря он мне не нравился: ни студентом, ни преподавателем, ни деканом, ни ректором. Лицемерный тип, от которого за километр сквозило фальшью. Теперь понятно, почему, придя работать в университет, Арон Лжекавур ко мне так относился.
— Как?
— Предвзято. Вдобавок он впечатляющий бардак в ректорате оставил, разгребать ни разу не увлекательно.
Я вопросительно изогнула бровь.
— Временно исполняю его обязанности, — пояснил Аттикус и тоже пожаловался: — Никакого преподавания, роль завхоза в особо крупных масштабах. Деканом в свое время стать не убедили, а тут не отмазался. Не Лукаша Янова же было опять вызывать. А я вроде как внес свой вклад в то, что университет остался без ректора.
Догадывалась, что Дэкса позвал он…
— Что ты делал на нижнем уровне? — единственный вопрос, который я решилась задать.
— По расписанию подошла очередь навещать хаников. Я присутствовал при перенастройке источника создательницей миров, когда она назначила их хранителями магии, связав с шестью магами разных школ. Один из них как бы мой.
— Невероятно! Я не знала…
— Не распространяюсь об этом. — Аттикус пожал плечами. — Кстати, там и глава Легиона был.
Свела их судьба, называется. Бывает же.
Хотела так и прокомментировать, да слова застряли в горле. Аттикус все-таки прошел в палату. Застыв в метре от кровати, хитро обронил:
— До пещеры хаников я той ночью дошел. Вынес массу занятных штуковин, которым в их загребущих лапах не место. Пока у меня хранятся.
— Ого! — Речь о добре «ограбленного» Кловиса. Минус улики в моем деле, что замечательно. — Как тебе удалось у них что-то забрать?
— Подход знать надо. Фантики и прочая ерунда им интереснее артефактов, меняются охотно.
Я улыбнулась — с умилением и благодарностью, он — щемяще нежно. Сердце гулко стукнуло о ребра, вслух вырвалось:
— Почему?..
Тихое, едва слышное. Хотя в моей голове вопрос звучал громче и длиннее: почему ты меня не узнал⁈ Все было очевиднее некуда, тем более после признания.
Аттикус спрятал руки в карманах мантии, шумно вздохнул.
— Ты не мог не догадаться. — Моя улыбка обратилась усмешкой. Грустной, заставляющей подрагивать губы. — Сложно было поверить?
— Разрешить себе поверить, — отозвался он даже тише, чем я спрашивала.
Голос выразил больше любых слов. Тоску и безысходную печаль. Боль потери — той, с которой не смиряются долго. А смирившись, уже не позволяют дать себе надежду. Слишком горько. Слишком тяжело.
История действительно грустная. О девушке, которая выбрала не того парня. А когда поняла, кто — тот, просто не успела ему об этом сказать.
— Джези, — прозвучало так ласково, так знакомо, что в груди мучительно защемило, — я…
— Преподаватель Крейн, — дала я ему шанс не ворошить прошлое, — вы не находите, что это непозволительная фамильярность?
— Уела, — усмехнулся он.
В несколько размашистых шагов преодолел разделяющее нас расстояние, присел на край кровати. Близко ко мне, очень. Сдвинусь на десяток сантиметров и почувствую щекой его дыхание. Я смотрела на свои вытянутые ноги и молчала. Аттикус заговорил первым:
— Жестоко было скрывать, что ты жива.
— Я пять лет в бездне