Макар вспомнил сетования Лелика-убийцы о практически пустом сейфе Акакиевой. Горе-грабители Защелкины опоздали. Все содержимое сейфа досталось сестре Товарищ Мадам и шоферу в качестве компенсации за молчание и помощь в уничтожении улик.
— Дальше, — велел Клавдий.
— Труп соседа надо было куда-то быстро деть. Я ж счел его мертвым. Он тогда вроде и не дышал, — молвил глухо Филимонов. — Еще и с забором проклятым предстояло мучиться… Я решил труп увезти прочь. Подогнал его «БМВ», засунул соседа на заднее сиденье. А эти две шалавы приволокли с участка шланг, попытались говно с забора смыть. Ни хрена не вышло у них! Еще там брызнула кровь Гелюськина на кусты, когда Тоська ей руку рассекла. Я сам кровь смыл из шланга. Но во тьме ни фига не видел в свете фар… Гелюся-то перед тем, как забор дерьмом мазать, фонарь разгрохала камнем… Дурища! Шум и звон стекла разбитого Тосю и насторожили, из дома ее выгнали поглядеть, что стряслось. А не разбей Гелюся тот фонарь, может, и не произошло бы беды. Изгваздала бы она забор сеструхе тайком и уползла восвояси… Шито-крыто… И сосед бы цел-невредим остался.
Макар в душе впервые согласился с шофером: малые незначительные детали порой становятся триггером ужасных трагических событий, подобно осыпавшемуся песку на склоне горы, вызывающему камнепад…
— Где ты той ночью спрятал Матвеева? — задал новый вопрос Клавдий.
— Здесь. В боксе. Я его тачку сюда пригнал, оставил тело на заднем сиденье. Запер «бумер» — и назад.
— На чем? На палочке верхом? — хмыкнул Клавдий. — Отсюда до особняка километров пятнадцать.
— Семнадцать, — поправил Филимонов. — На своих двоих прошел по шоссе — марш-бросок.
— А про руины вы откуда знали? — вмешался Макар.
— Когда особняк Тосе строили, я над шабашниками надзирал, мы с бригадиром это место открыли. Таскали отсюда бетонные блоки и щебенку… ну, тибрили… На участке из-за близости к реке топь чавкала под ногами, мы грунт щебенкой укрепляли, а под будущий фундамент блоки подкладывали.
— Акакиева была долларовая миллионерша, — заметил Макар. — Неужели она себе стройматериалы не могла купить под фундамент?
— А зачем, если здесь все вокруг народное — все вокруг мое? — Филимонов оглядел бывший ремонтный цех и вновь скривился в ухмылке. Багровые блики факела плясали на его лице с синяками. — Вернулся я еле живой от усталости на зорьке ясной, а сестрицы все забор мыли-скребли… Тоське совсем плохо стало. Она чуть в обморок не шмякнулась, давление у нее подскочило от страха. Я им сказал: баста, кончаем карусель. Тоську я в дом отвел, поднял на ее лифте-кресле в спальню, на постель сгрузил. А Гелюське руку бинтом перевязал. И повез ее на своей машине назад в Торки. Она оттуда ночью на электричке до сестрицы добиралась втихаря. Зелье свое вонючее из дерьма и дегтя в двух герметичных термосах для супа везла, представляете? Это ж надо ненависть такую испытывать к сестре, чтобы все спроворить-организовать! Я те термосы у забора увидел, меня аж перекосило. Ну, сбагрил и Гелюсю, домой вернулся, поспал маленько… И отправился на следующий день с забором измазанным разбираться. Еле нашел работяг на «Садоводе», нанял их. У них морды вытянулись, когда они забор-то увидели. Но я комментировать ничего не стал. Приказал им сначала попытаться песком с содой или химией бытовой забор отдраить. Один зоркий больно работяга пятна крови на кусте заприметил… Гелюськин след… Я все замыл в момент из шланга. И понял: забор с фасада весь надо убирать. Его уже не отчистить. Спилили работяги болгаркой забор, на тачки сгрузили и по моему приказу потащили сразу на свалку. Тоська дома дрыхла… Напилась таблеток своих от давления и снотворных, я ее еле растолкал, когда с рабочими закончил. Велел закрыться дома и сидеть тихо. Забор новый я ей позже обещал установить. А пока мне надо было с трупом соседа все завершить.
— Нехило ты пахал за семь лимонов, Филимонов, — усмехнулся Клавдий. Боль в груди полыхала огнем, но он не желал показать шоферу, что слабеет с каждой минутой. Еще не хватало и ему упасть здесь в обморок! Он не мог себе позволить оставить Макара наедине со столь опасным и непредсказуемым типом.
— Когда я помогаю, то помогаю до конца. Бескомпромиссно, — ответил Филимонов. — Пусть Тоська мне деньги отдала, пусть я взял их у нее, пусть мы не венчаны с ней были, но мы жили долго. И порой даже счастливо. Понял, крутой? И лично я от нее зла никогда не видел. Одно сплошное добро. Она меня любила по-своему, по-бабьи крепко. Она мне доверяла… Имущество свое на меня записала, и я его берег. Я Тоську в ту ночь все душой пожалел. Она защитить ее умоляла. Пусть она и убийца… и злыдня… Но я не мог свою женщину ментам отдать в их застенки. Она была уже слишком старая для тюрьмы. Она бы не выжила. Она просила помочь ей, уберечь ее от суда… Колени мне обнимала, рыдала… Я ее никогда такой прежде не видел. Да и прикончила она соседа не нарочно. Промахнулась ведь палкой своей проклятой. Я старался изо всех сил ради нее. И я ее не убивал!
— А мы тебя про ее убийство разве спрашиваем? — хмыкнул Клавдий.
Филимонов уставился на него. Глаза его уже начали заплывать от багровых синяков.
— Я когда потом… позже в интернете прочел про ее смерть, меня как ножом по сердцу полоснуло. Я обалдел! Пусть она убийца, но она родная мне баба, делившая со мной койку и жизнь много-много годков… Я ее оплакиваю до сих пор.
— Теперь про главное. Про железнодорожный тупик, — приказал Клавдий, обрывая филимоновские признания в любви бывшей хозяйке-начальнице.
— Я все мозговал: куда труп соседа деть с концами, — глухо произнес шофер. — Сначала хотел его в ремонтную яму сбросить, но опасно — отыщут… Решил в лесу закопать. Приехал вечером поздно сюда, открыл «бумер», думал уж пованивать начал сосед-то… сутки ведь почти миновали. А он вроде и не посинел даже. Я его руки коснулся, а она не окоченевшая! Я к нему нагнулся — чую, дышит он. Жуть меня обуяла — не сдох! И что мне с ним делать-то живым?! Я его выволок из салона на пол. — Филимонов ткнул себе под ноги. — Он валяется… живой… словно в трансе или отключке, а я на него гляжу… Поднял я с пола кирпич. Хотел башку ему размозжить. Замахнулся! — Филимонов закрыл глаза. — И