Варос вытащил седло, уселся на гладкий камень и принялся чинить. Работал он сноровисто.
Мимо конюшни прошла вдова с кувшином на плече. Варос ее заметил не сразу. Ему даже показалось, что вдова нарочно прошла мимо конюшни, чтобы встретиться с ним. Лицо у него просветлело, губы тронула улыбка. Он отложил седло, схватил кривобокое, почерневшее ведро, в котором носил воду для клячи, и, позвякивая им, побежал за вдовой. Этот звон разносился песней, которую впервые поют. Затем ведерный звон сменился противным скрежетом и скрипом.
Лошадь, почувствовав, что хозяин ушел, навострила уши. В такие минуты какой-то доселе чуждый страх закрадывался в ее естество. Она становилась беспокойной и настороженной. Напрягала слух и через раскрытые двери конюшни беспокойно всматривалась в улицу.
Возле конюшни вновь показалась Арпик. Она, размахивая пустым кувшином, торопливо, сердито возвращалась домой. Спустя немного явился и Варос. Его одежда была мокрой.
Он с грохотом закинул ведро за ясли, рассмеялся, оглядев свою одежду. Лошадь вытянула морду, стала обнюхивать его.
Варос заговорил с ней:
— Здорово она меня, а? Что скажешь? Я ей: красавица моя, давай поженимся, я за тобой буду хорошо смотреть, а она, как молодая кобылица, вскинулась на дыбы! Видел бы ты, как окатила меня с ног до головы из кувшина. До нитки промок.
Он вышел, снял верхнюю рубаху, расстелил на камне, затем долго разглядывал седло.
— Эх, какой мне прок в тебе? И хозяину своему не послужило...
Он вскинул седло на плечо, вошел в конюшню, швырнул его в дальний угол. В это время кто-то громко постучал кнутовищем в дверь. Это был один из младших офицеров эскадрона.
— Варос, или как тебя там, чтобы завтра еще засветло явился к колодцу. Отправишься в горы.
Варос с удивлением посмотрел на него:
— А конюшня?..
— Заткнись. Найдем инвалида, присмотрит за твоей клячей. Будешь пахать-сеять. Людям хлеб нужен.
Сого оттащил от амбара последний мешок с пшеницей, ругнул про себя Япона, всех тех, кто зарится на его закрома, и вышел во двор. Несколько женщин в жалких лохмотьях собрались возле тонирной, чая, что найдут за кусок хлеба какую-нибудь работу в доме Сого. Босоногие чумазые детишки цеплялись за материнские подолы. «Змея уползает от мяты, а мята прорастает у норы», — злобно заворчал Сого и, никого не удостоив взглядом, прошел к телегам, чтобы приказать батракам отвезти семенное зерно на пашню.
Один из работников, запыхавшись, вырос перед ним:
— Ага, волу ногу сломали.
Сказал и испуганно попятился.
— Что ты сказал?..
— Ногу, волу, ага...
— Кто сломал?
— Не я. Один из солдат толкнул камень с дороги, камень покатился и ударился о вола.
— Какого?
— Белого.
— Ах, чтоб тебя...
Грудь Сого раздулась, он тяжело дышал.
— Что сделали с волом?
— Отвязали, лежит на обочине.
— Эй, скажите, чтоб Мурад не отлучался из дому. Нагрузите семена на телегу, везите сами. Если недосчитаюсь хоть одного зерна, кнутом забью насмерть! — заорал он и поспешил со двора.
Виновником происшествия был Варос. Он правил телегой, нагруженной двумя сохами и деревянными хомутами. Дорога поднималась в гору. Посреди валялся большой камень, которого пригнало весенним потоком. Варос хотел было столкнуть камень в овраг, но не осилил и лишь сдвинул с места. Камень покатился вниз и ударился о воловью ногу, перешиб ее. Покалечен был вол Сого! Солдаты и крестьяне сгрудились возле телеги. Все ждали грозы. Меж кустами мелькнула папаха Сого, и раздался его голос:
— Я вас!..
У телеги, оттянув сломанную ногу, лежал вол и тихо постанывал. Сого подошел, посмотрел на вола, потом на Вароса.
— Так ведь, ага-джан, — начал оправдываться Варос, — я ж не нарочно. Хотел с дороги убрать камень, а он возьми да покатись назад.
Сого не слушал. Вложив всю ярость в кулак, он обрушил его на Вароса. В черепе Вароса загудел колокол. В ушах зашумело, из носа и рта хлынула кровь. Сого сапогом молотил в ребра, в грудь. С каждым ударом он немного отходил, успокаивался.
— Что ты делаешь, Сого, ведь человека убьешь, — осмелился выкрикнуть кто-то из солдат.
— Да я того, кто этого ублюдка человеком назовет... — Сого ударил еще раз и повернулся к собравшимся: — Что, больно? А мне не больно?.. Пяльтесь. Что — дать вам землю? Хлеба? Семян?.. Нечестивые собаки...
Все молчали. Волы, вытянув головы из-под ярма, обнюхивали землю. Варос валялся на земле. «Что со мной, где я?» Он потерял память и ничего не мог сообразить. Вокруг себя, как в тумане, он видел лишь смутные фигуры. Голосов он не различал, все заглушалось шумом в голове. Крестьянам было жаль его, но из страха перед Сого никто не смел подойти помочь. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если б не крикнули сверху:
— Эге-гей!..
Все обернулись. Даже Сого присмирел.
— Кого нелегкая песет? Что ни день, приползает какой-нибудь холоп, сует пос в деревенские дела, — сквозь зубы процедил он.
Пришельцев было двое. Лицо одного из них было обезображено косо срубленной челюстью, у второго был грозный взгляд и лихие усы. Грудь обоих крест-накрест была перехвачена патронташами. Из-за голенищ торчали рукоятки кинжалов с широким клинком.
— Сагат и Левон, — сказал кто-то из солдат.
Офицеры спускались по крутому склону. Сагат, сделав несколько шагов, останавливался, расставлял ноги и, вытянув руку, оборачивался к Левону, чтобы подсобить. Тот, однако, руку отводил и, ловко перепрыгивая с камня на камень, сбегал со склона. Они подошли к собравшимся, на ходу одергивая одежду.
— Что уставились разинув рты? — осерчал на крестьян Сого. — Бездельники!
— Здравствуйте, добрые люди, — проговорил человек с увечной челюстью, не обратив внимания на окрик Сого.
— Здравствуй, — в один голос отозвались крестьяне.
— Левон, смотри, на ком земля держится. Стоит им чуточку шевельнуться, как горы рухнут в пропасти. — Вдруг он заметил окровавленного, растянувшегося рядом с волом Вароса. — Божий человек, кто тебя так отделал? — Он помог Варосу встать на ноги. — За какие грехи?
Сого, прищурив один глаз, со злобой посмотрел на Сагата, потом на крестьян и заорал:
— А ну прочь отсюда!..