— Хорошая была земля?
— Очень. Бросишь в нее косточку, она через год деревом прорастет. Эх, Сого, Сого! Разве его козы мало травили мой огород? Я их даже не гнал, чтобы Сого, упаси бог, не обиделся бы.
Расчувствовался Варос. Он искал слова и по-своему утешил Сето.
— Сето, на что тебе этот надел? Все равно ты в солдатах служишь. Никто из нас не знает, где сложит голову. Зачем ты влез в долги? А?..
— В восемнадцатом прослышал я, что скоро будет мир. Тут и подумал, зачем меня держать в армии, кому я нужен. Решил поскорее засеять землю, собрать урожай. Попросил командира отпустить меня дня на два, а он не разрешил. Я взял и сбежал. Выпросил у Сого в долг два мешка семенного зерна. Но не успел засеять, явились, схватили меня, а потом и сквозь строй провели. Семена остались на земле, высохли незасеянные.
Сето умолк. Варосу показалось, что тот мысленно видит свой надел и семенное зерно, рассыпанное по земле. Он положил руку ему на плечо:
— Возьми трубку, затянись.
Сето покачал головой:
— Варос, ты счастливый человек.
— Я?
— Да...
Варос грустно улыбнулся, помолчав немного, сказал:
— Сето, слышал басню про моллу и ленивого осла?
— Нет.
— Ну так послушай. Привязал молла к веревке морковку, сел на осла, а морковку свесил к его морде. Идет осел, идет и никак не может нагнать морковку... Та морковка — мое счастье. Скольких я на своем горбу перетащил! И все равно мое место оказывалось в стойле.
Он замолчал, повел глазами по окрестным горам, глянул на хворую клячу, которая вышла из конюшни и теперь стояла возле него, хвостом отгоняя мух.
— Ты не думай, что от роду я был ослом, — после недолгой паузы продолжал Варос. — Первым сделал из меня ишака мой отец: женил, когда мне и восемнадцати не стукнуло. Он стал хозяином двух быков, а я — жены-уродины. Она была холодна как лягушка и хитра как лиса. Обратись она в землю, на ней ничего бы не росло. Я взял и удрал в Баку.
— Варос...
— Что?
— Ты правильно прочитал письмо?
— Да.
Сето вздохнул.
— Баку — большой город?
— Очень большой...
— Что ты там делал?
— Был вьючным ослом на нефтепромыслах, пока не убедился, что проку мне в том мало. Потом лет десять скитался по России и в конце концов осел в Кешкенде. Моя красавица сбежала в отчий дом. Быков ее родители увели обратно. Купил я в деревне небольшой надел, построил дом себе, хотел жениться, да тут война, меня забрали в солдаты. Не знаю даже, кто теперь пашет мою землю, кто засеивает... Терпи, Сето, терпи...
Муж Арпик, Арташ, несколько лет подряд фигурировал в списках подозрительных. Наконец выяснилось, что он был участником гражданских бунтов в Сисиане. В подобных случаях не в правилах Япона было затевать суд. Он пускал в ход свой излюбленный метод борьбы с врагами: террор. В память об Арташе остались несколько фотоснимков да пятилетний мальчонка, который утром уходил к соседям, а вечером возвращался. Арпик обнимала его и не расставалась до следующего утра.
После того как Сого вышвырнул ее из своего дома, вдова вернулась к себе, достала мужнины фотографии и долго оплакивала его. Она чувствовала себя вконец отверженной и осиротевшей. На следующий день в поисках работы она обошла все более или менее зажиточные дома Кешкенда. В одном месте ей отказали, в другом пообещали дать знать, как только будет нужда. Вдова нарвала в поле зелени и вернулась домой.
Дверь вдруг распахнулась, на пороге стоял Мурад. Не в его правилах было стучаться. В Арпик закралось дурное предчувствие, но она поспешила утаить от Мурада свое смятение. Она встала ему навстречу с вымученной улыбкой на лице.
— Ты к Шушан?
Арпик, как утопающий за соломинку, ухватилась за имя своей красивой соседки, простодушно пытаясь отвлечь Мурада от дурных помыслов, если они у него были.
— Я к тебе пришел, — сказал Мурад и потянулся к ней.
— Как пришел, так и уйдешь. В доме моего мужа ты не посмеешь и словом обидеть меня. Собрался к Шушан, ну и иди к ней.
Ей хотелось как можно скорее выпроводить Мурада.
Имя Шушан заставило Мурада задуматься. Не сказав ни слова, он вышел.
В центре Кешкенда стоял обнесенный оградой дом с жестяной крышей. У ограды протекал маленький ручей, и его журчание затихало в свежих грядках за домом. Во дворе бегал на привязи черный пес. Когда Мурад вошел во двор, Черныш злобно залаял. Мурад вытащил маузер и, грозя им псу, приблизился к двери. И тут дверь распахнулась и вышла Шушан, восемнадцатилетняя черноглазая девушка со смоляными косами по плечам. Мурад был потрясен ее красотой, сунул маузер в кобуру и улыбнулся.
— Ну и злющий у вас пес, — сказал он.
— Вам кого? — растерялась Шушан.
— Тебя, красотка. Узнал, что ты приехала из Еревана... Я — Мурад, сын Сого.
— Знаю, вспомнила.
— Мне нужно поговорить с тобой, войдем в дом.
О помыслах Мурада догадаться было нетрудно. Шушан быстро вошла в дом и изнутри заперла дверь. А тут еще пес разлаялся, заглушая все звуки. Мурад пригрозил псу и постучал в дверь.
— Шушан... Шушан, открой дверь, я тебе ничего плохого не сделаю...
Как ни улещивал ее Мурад, как ни божился, что ни сулил, молчание было ему ответом. Он резко повернулся, едва не сорвал злость на псе, но раздумал и вышел со двора. Арпик стояла возле своей убогой хибары.
— Она захлопнула перед моим носом дверь, — обиженным тоном сказал Мурад и ударил по своему колену. — Эх!..
— Ничего, — утешила его Арпик. — День, два, три — а там и сама откроет, чтобы упасть тебе в ноги.
— Ангелом стала, ей-богу... Иди, я тебе что-то скажу...
Арпик подвоха не учуяла. Они вдвоем вошли в дом. Мурад, закрыв дверь, повернул ключ.
Арпик рванулась было к двери, но Мурад оттолкнул ее.
— Вечером пришлю тебе два пуда пшеницы.
— Нет... нет... уходи... мне не нужно...
Арпик плакала, умоляла, чтобы Мурад не бесчестил ее в доме мужа. Но Мурад не слушал ее. Он торопливо рвал на ней платье. Арпик жалобно плакала, но не сопротивлялась...
———