Ада поднялась по лестнице, по которой несколько лет назад спускалась с горящими от полученных пощечин щеками – чтобы броситься в объятия Бена. На втором этаже была небольшая пустая деревянная ниша с росписью, и она до сих пор помнила, как остановилась там на мгновение, прежде чем снова сорваться с места и выбежать на улицу. А теперь она бежит за помощью к той же тете Раисе!
Когда эта мысль пришла ей в голову, она ухватилась за нее и сумела на секунду удержать, и это доставило ей ироническое утешение: «Если ты забыла это, то точно так же забудешь и Гарри, и Бена», – подумала она.
Она позвонила и несколько раз постучала. Наконец появилась тетя Раиса, она была все так же худа и подвижна, но ее рыжие волосы поседели, а живое и решительное выражение лица сменилось настороженностью и фальшивой покорностью, как будто она думала: «Ах, вам не удастся меня поймать. Я знаю, что мне больше не на что надеяться, и не надо мне еще раз объяснять, что для меня все кончено, что фишки давно брошены, карты сданы, и что я могу только присутствовать на чужой игре, не принимая в ней участия, радуясь тому, что меня терпят».
– Что это еще такое? – воскликнула она, глядя на Аду.
– Я только что виделась с Беном, – ответила Ада, и ее голос показался ей необычайно спокойным и отстраненным, отрешенным от нее самой, словно кто-то другой, желая над ней подшутить, как эхо, повторил бы за ней отчаянные слова. – Бен уехал. Его собирались арестовать прямо сегодня ночью.
Тетя Раиса ничего не сказала, но ее щеки и лоб покрылись красными пятнами, как всегда под влиянием сильных переживаний. Хорошо, что она никогда не плакала. Она хмуро сказала – это было так на нее похоже, и в этом тоже было некоторое утешение:
– Заходи или уходи, не стой на пороге. Здесь дует.
Ада пошла за ней. В гостиной, как обычно, повсюду валялись ткани, булавки и выкройки, стол был завален картинками из модных журналов. Тетя Раиса машинально начала их убирать и складывать картинки, но вдруг остановилась и слабым внезапным жестом закрыла лицо руками.
– В моем возрасте это тяжело.
– Да, тетя, – с жалостью сказала Ада.
Им и в голову не пришло зажечь лампу, немного дневного света освещало обтянутый серой тканью манекен в углу комнаты. Обе женщины сели на диван и на немного помолчали. Тетя Раиса спросила:
– Как он?
Ада пожала плечами.
– Как обычно.
– Да, он и на виселице будет на что-нибудь надеяться. Что ему было нужно от тебя? Вы же расстались.
Ада ничего не ответила.
– Ты поедешь за ним?
– Нет.
– Ну и зря. Скандал разразится и обрушится и на тебя тоже, потому что ты его жена и носишь то же имя. Хочешь ты этого или нет, но вы связаны. Тебе надо бы поехать за ним. Что здесь с тобой будет? Твой любовник бросит тебя. Он тебе не простит, что из-за тебя его втянули в скандал.
– Где мадам Мими? – дрожащим голосом спросила Ада.
Мадам Мими была ее последней надеждой: уж она не скажет ей, как Бен и тетя Раиса, что она предала и потеряла Гарри.
Тетя Раиса указала на соседнюю комнату.
– Иди к ней, она спит. Она тебя не слышала, спит как убитая. А я по ночам глаз сомкнуть не могу. Но она не такая, у нее никогда не было детей, счастливица! Она может спать.
Ада прошла в маленькую комнату в глубине квартиры, которую занимала мадам Мими. К своему изумлению, она обнаружила, что та не спит, а, накинув на плечи красную шелковую шаль с кистями, сидит под лампой за маленьким столиком перед разложенными картами. Она подняла глаза и посмотрела Аде в лицо.
– Иди сюда, – мягко сказала она, – я все слышала, бедная девочка. Чтобы вернуться сюда, ты должна быть в отчаянии, тебя бросили!
Впервые Ада не смогла сдержать слез. Она упала в кресло и тихим срывающимся голосом повторила рассказ Бена.
– Что мне делать, мадам Мими? – прошептала она.
– Ничего. Только ждать.
– Но это же невозможно! – в ужасе вскричала она.
Старуха чуть улыбнулась.
– А, это ты, все вы такие. Боретесь до конца.
– Вы не хуже меня знаете, – сказала Ада тем же холодным, отстраненным голосом, звучавшим в ее ушах, как чей-то чужой, – что спасти его может только жена, только ее французская семья.
– Если они захотят, Ада.
Ее глаза загорелись от радости.
– Ах! Если он им не нужен, тогда он будет только моим…
Но она вспомнила слова Бена и тети Раисы, и сказала:
– Но он все равно для меня потерян.
Она надеялась получить совет от этих двух старух, но теперь поняла, что ничего не изменилось: она всегда была одна и всегда будет одна, и ей не у кого просить совета, кроме себя, своего двойника, разочарованного и мудрого, спрятанного глубоко внутри нее самой.
– А ведь правда, – сказала она, обращаясь не столько к мадам Мими, сколько к самой себе, – мне ведь не на что жаловаться? В конце концов, если бы кто-нибудь сказал мне там, в Украине, что однажды Гарри Зиннер ради меня бросит жену и ребенка…
Она повторила:
– Ради меня…
– Как низко ты пала! И наслаждаешься своим падением, какое тщеславие…
Она взмолилась, как ребенок:
– О, мадам Мими, к кому мне обратиться, где набраться смелости? Только это может спасти его. Пусть его жена решит, что я уехала с Беном, пусть он тоже в это поверит! Она вернется к нему: она любит его, она не сможет принять бесчестье, скандал. У них есть ребенок.