Но я хочу сказать тебе о другом: есть еще какая-то тишина… Тишина, которая возникает во мне, в тебе, в нас, когда не слышишь шума, сидишь, думаешь, погружаешься в себя – это внутренняя тишина, она не связана с шумом на улице, она в самом себе. Только очень редкие, очень развитые люди способны организовать такую свою тишину. Но для этого тоже надо сначала научиться слышать, видеть тишину, чувствовать.
Когда Юрий Гагарин вернулся на Землю и его показывали идущим по дорожке… я был тогда в Ленинграде на съемках, в гостинице в своем номере, один, я смотрел на экран телевизора, как и все, и мне казалось, что весь мир погрузился в тишину, замер и теперь вот, как и я, слушает его шаги. Я смотрел и плакал, от этой тишины разрывалось сердце – я даже не знаю, а были тогда какие-то звуки по телевизору? По-моему, нет, это действительно был миг тишины – изумленная планета смотрела на сына Земли, впервые разорвавшего путы земного притяжения. Я потом все время думал о нем, он мне снился, и, честно тебе скажу, во сне меня иногда охватывал страх: а вдруг он будет всё время там крутиться и никогда не вернется?.. И вот он идет по дорожке и улыбается…
Тишина – это какое-то особое состояние мира и человеческой души. Мне кажется, мы себя чувствуем частичкой природы, каплей океана в тишине, и только. Вне тишины нельзя понять красоту.
Когда выйдешь в поле и ветер треплет колосья пшеницы, кажется, мир погрузился в тишину, все иные звуки пропали, а эта песнь ветра специально ласкает ухо, чтобы ты оглянулся и понял, какая кругом тишина. Или в лесу перелетит птичка с дерева на дерево, хрустнет лист под ногой, и ты слышишь, как тихо, как торжественно спокоен лес. И морская волна бьется мерно так, с музыкальным счетом, о берег, чтобы слышал человек тишину… Много удивительного придумала природа, чтобы помочь нам услышать и полюбить тишину. А когда одинокий лыжник пересекает снежное поле, какая кругом стоит тишина. Одетая снегом земля наша так красива, только руками разведешь…
Тишина – это жизнь, все великое совершается в тишине. Тишина – это уважение людей друг к другу, это нежность и любовь. Как я люблю дома, где говорят тихо, даже дети не кричат без причины…
Сохранить тишину, покой в своём доме – значит установить в нем климат уважения. А сохранить тишину на всей Земле, на всей планете – это тоже значит установить климат уважения, обязательный для всех народов и стран. Поэтому против грохота, пожаров и разрушений, не хочет жить на вулкане, ни один человек. Но если Землю утыкать ракетами, если люди начнут размахивать кулаками, может случиться большая беда, страшная и непоправимая.
Как видишь, проблемы глобальные какими-то чудесными нитями связаны с конкретным человеческим чувством. Бродил сейчас по набережной и думал: был бы Андрей со мной, спустились бы мы к воде, сели рядом и так помолчали бы вместе. Днепр нежно так, бесшумно катил бы свои воды, на другом берегу редкими огоньками подмигивал бы нам уснувший город, а мы сидели бы молча и думали бы о чем-то важном… Хорошо! Правда ведь, хорошо?
Обнимаю тебя.
24
Я часто думаю, что ты чувствуешь ко мне
В сентябре 1977 года, вскоре после десятой годовщины смерти матери, американский писатель и артист разговорного жанра Сполдинг Грей позаимствовал машину и собрался преодолеть три тысячи миль от Калифорнии до Нью-Йорка. Через двенадцать часов он достиг Лас-Вегаса, снял номер в мотеле и нашел бар, а следующий рассвет встретил в тюрьме, где ему пришлось провести шесть дней, по обвинению в «бродяжничестве». В один из этих дней, после бесчисленных часов размышлений о жизни и своем текущем положении, он написал письмо отцу. Годы спустя оно было найдено в одном из его дневников; получил ли письмо Грей-старший, неизвестно.
Сполдинг Грей – отцу
22 сентября 1977 г.
22 сент. 1977 г.
Привет, пап.
Я повидал всякой хрени, но это просто нечто. Я сижу в тюрьме в округе Кларк, в Лас-Вегасе. То есть я бы в жизни не подумал, что такое может случиться. Кое-кто в Санта-Крузе одолжил мне машину, съездить в Нью-Йорк, и я за двенадцать часов доехал прямиком до Лас-Вегаса. Был вечер понедельника, около 9:30, я заселился в мотель, помылся и вышел прогуляться по стрипу [28]. Я был хорошо одет, в белые штаны и чистую рубашку. Меня остановили два копа, на двух разных машинах. У меня с собой не было (опрометчиво, знаю) документов, так что на меня надели наручники и повезли. Ночь я провел в «обезьяннике», стоя вместе где-то с 24 мужиками, все в тюремных робах. Меня раздели и обработали ДДТ, одели в тюремную робу, сфотографировали и взяли отпечатки. Все это напоминало бредовый сон. То есть я был трезв как стеклышко. Я не нарушил, насколько знаю, ни единого закона, но терпел все это… как будто так и надо. Около пяти утра нас отвели в подвал, на завтрак, а потом меня заперли в камере с сорока заключенными – эти люди сидели за вооруженное ограбление, изнасилование, убийство, незаконное вторжение, да что угодно.
В общем, первые несколько дней я просто старался сохранять спокойствие. В основном не слазил с койки и смотрел по сторонам. Все было как в кино, только уж слишком реально. На второй