Вашей уничтожительнице я в заключение напишу несколько слов. Когда-то, в подлежащем забвению прошлом, я верил, что она хочет меня. Совершенства тех мгновений не может умалить даже то, что теперь я знаю, как тогда ошибался. И я благодарю ее за это. Начало всегда лучше конца. В начале все возможно и надежда жива. Теперь же – надеяться больше не на что.
Темно. Записная книжка закрыта, завернута в черную ткань, возвращена на место. Женщина в черном молча поднялась с кровати и неподвижно замерла перед Взлетающим Орлом. Один раз кудахтнула невидимая курица. За окном все так же слышалось лихорадочное топтание автора дневника: он продолжал искать дверь, которую, как ему было прекрасно известно, он был не в состоянии ни найти, ни открыть. А рядом с ослом, за деревом, притаилась шлюха, внимательно за всем наблюдающая.
«Она не стала разрывать дневник на части», – подумал Взлетающий Орел.
– Пятьдесят четыре, – произнесла Лив обычным, ровным голосом. – По его словам, это значит, что числа связывают нас. Его замерший раз и навсегда возраст и мое имя. Но он же и разорвал нашу связь. Я знала, о чем он думает, знала, что он чувствует, я видела его насквозь. Наша связь была нерасторжима – и все-таки он посмел расторгнуть ее.
Во время этих слов Лив нагнулась над островком расставленных на полу свечей и зажгла их с помощью огнива. Затем распрямилась и вновь застыла перед Взлетающим Орлом – от пола поднимался желтоватый свет, и она отбрасывала на стены огромные тени. Взлетающий Орел вспомнил: богиня аксона выглядела так же. Тогда. Давно. Раньше. Но очень быстро его воспоминание растворилось в еще свежей в памяти истории острова и исчезло во мраке.
Лив молча стояла перед ним. И снова появилось ощущение совершающегося обряда: книга прочитана, свечи возжжены, молитва произнесена. Так она и жила свою жизнь, забальзамированная в горьком формалине застарелой ненависти и предательства. На мгновение Взлетающий Орел почувствовал к Лив жалость; затем ее глаза, видимые даже сквозь густую сетку вуали, сфокусировались на его лице.
– А-а-а-а-а-ах.
То был могучий выдох, вырвавшийся из самой глубины ее легких.
– Конечно, – сказала она потом. – Конечно. Ты вернулся ко мне. Призрак Гримуса явился ко мне, чтобы воскресить старую связь. Конечно. Так оно и есть.
Лив стала другой, вдруг понял Взлетающий Орел. Чтение дневника, весь этот обряд изменили ее. Теперь она произносила слова медленно и отстраненно, словно в трансе. Прошлое завладело ею. И он, Взлетающий Орел, тоже стал частью этого прошлого.
– Иди же ко мне, – сказала Лив, пятясь к кровати и маня его пальцем. – Иди ко мне и освяти эту связь.
Взлетающий Орел продолжал неподвижно сидеть на стуле, не зная, что делать.
– Взгляни на мое тело, Призрак, – сказала Лив. – Разве это не подходящий алтарь?
Руки Лив быстро взметнулись вверх, куда-то за шею, и расстегнули там застежку. Черная мантия упала на пол. Теперь она стояла перед ним обнаженная, но лицо ее все еще было скрыто под черной вуалью, из-под которой на него пронзительно или, может быть, насмешливо смотрели горящие глаза, а свечи продолжали возносить вверх колеблющийся желтый свет.
– Взгляни на мое тело, Призрак, – повторила Лив. Взлетающий Орел поднял глаза.
Лив, ледяной пик совершенства. В словах Вергилия не было ни капли преувеличения.
Его глаза видели, но разум отказывался им верить. Ступни, чуточку более широкие, чем нужно, покрывало замысловатое переплетение узора хной, как у индейской невесты; длинные точеные ноги – вес тела перенесен на правую, левая расслаблена, из-за чего крутой изгиб бедер был подчеркнут еще сильнее, продуманно соблазнительно; внизу живота крутые завитки волос – неукрощенные, не знающие бритвы светлые, мягкие завитки; глубокий, глубокий пупок, темное озеро на белизне ее кожи; груди, небольшие, правая чуть больше левой, левый сосок приподнят чуть выше правого, но оба по-детски розовые, мягкие; узкие, прямые плечи чуть отведены назад, почти по-военному, вызывающе, уверенно; руки висят свободно и прямо, ладони смотрят вперед, средний палец на каждой руке скрещен с большим, в углублениях подмышек щедро темнеют волосы. Все остальное – шея, лицо и голова – невидимо под вуалью, лишь светятся проницательные, насмешливые глаза. Взлетающий Орел одним взглядом охватил ее всю, замечая одновременно черное одеяние у ее ног, этот отброшенный саван, пляшущие огоньки свечей на полу, заставляющие глубокие тени заигрывать с нагим телом; беспорядок и грязь в комнате были забыты перед совершенством этого видения. Она знала, как показать свое тело, как ненавязчиво подчеркнуть и усилить его красоту. Безглавая Венера в трущобном музее.
– Ну что, тебе нравится такой алтарь? – снова спросила его она.
Взлетающий Орел безмолвно кивнул, и тогда внезапным движением правой руки она сорвала с головы вуаль. Та полетела на пол, присоединившись к остальному одеянию.
Взлетающий Орел знал, что Лив будет прекрасна; но он и представить себе не мог, что красота ее окажется такой властной. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не опустить взгляда. В ее лице было столько же красоты, сколько ее в солнце, отраженном во льду, – смотреть на такое сияние больно. Ослепляющее, покоряющее совершенство. Крепкие, длинные, узкие челюсти, решительно сжатые и чуть выступающие вперед, и очень широкий рот без намека на улыбку; нос, небольшой и прямой, справа и слева обставленный скулами, похожими на лезвия или крутые белые утесы. Острые черты лица были идеально дополнены огромными блестящими озерами глаз цвета чистейшего аквамарина, сквозь которые почти можно было видеть и которые сами, без сомнения, умели видеть насквозь. Голову же этой снежной королевы обрамляло волнистое золотое изобилие, которое поднималось на несколько дюймов посередине, разделялось там надвое и бурно ниспадало вокруг выточенного изо льда лица со спокойной морской голубизной глаз – истинная ниагара. Все дело было в лице.
Лив легла на кровать.
– Иди сюда, – снова позвала его она. – Освяти эту связь.
В ночи за окном бродил Вергилий Джонс, а Взлетающий Орел встал и мимо пылающих свечей, мимо пауков и плесени, двинулся к телу его жены, к белоснежной постели, на котором оно возлежало.
Она возбуждала его так, как никогда не возбуждала Ирина. С той он держал себя в руках и какая-то часть его «я» всегда оставалась отстраненной, спокойно выбирая следующий шаг и наблюдая за тем, как женщина