Попробуем разглядеть за широко разлившимся в цифровой информационной сети нигилизмом со стойким привкусом цинизма не только нежелание погружаться в доцифровую культуру, но и постоянное привычно-буднично переживамое здравое понимание того, что любые представления о действительности разобьются о нее скорее раньше, чем позже. Если порезы об эту грань разумного – неизбежны, к чему встраиваться в сложные понятийные модели?
Если порезы о грань разумного неизбежны, важнее найти тех, с кем ты готов их получить, чем то, с помощью чего их можно попытаться избежать. Так сравнительно просто и незатейливо возникают сообщества совместимости и формируются аудитории. Эти процессы, возможно, могли стать чуть более понятными по мере развития нашего повествования. Цифровые поколения не изобрели обработку гипотез: они всего лишь появились уже после того, как неизбежность необходимости устойчивой обработки гипотез была не только доказана, но и предоставлена всем в повседневной коммуникационной реальности.
То, что человеческая культура до начала XX века развивалась в стремлении создания таких представлений о действительности, которые должны были бы исключить возможность порезов о грань разумного полностью, совершенно определенно выглядит в наш незамутненно-прагматичный цифровой век как одна огромная сплошная уязвимость. Тем не менее, некоторые фрагменты доцифровой культуры могут оказаться полезны в том, чтобы иметь возможности как-то контролировать то, что от каждого из нас будет оставаться после таких порезов.
Были битые с небитыми, а теперь вот порезы о грань разумного… Ох и непростые здесь у нас метафоры!
Философия: то решение без проблемы, то проблема без решения
Попробуем разобраться, в чем может быть смысл в изучении философии. В Интернете довольно просто встретить заманчивые рассуждения о том, что изучать философию современно, круто, а иногда даже сексуально. Добрый дедушка Зигмунд Фрейд не то чтобы в гробу переворачивается, но от такого лихого захода в «продающие» тексты ему, наверное, было бы непросто скрыть восторженное ликование под показным смущением. В действительности преимущества изучения философии определенно есть, но не совсем такие. Острая грань разумного настигает всех неторопливо, но неизбежно.
Теперь осталось только совладать с прилипчивостью «продающих» текстов, прикрутить внезапно разошедшийся было градус поэтичности изложения и спокойно и сосредоточенно сделать обзор того, в чем и как нам все-таки может пригодиться философия.
Продравшись через пространную проповедь необходимости постоянного совершенствования навыков обработки гипотез, очень важно не забывать о том, что без других навыков формирования представлений о действительности обработка гипотез может привести только к потерям времени на самостоятельное изобретение того, что уже известно и опробовано. При недостатке информированности изобретательность – отрицательная черта.
То, что любые представления о действительности о нее неизбежно разобьются, не освобождает от необходимости прорабатывать эти представления компетентно и ответственно. Работа с гипотезами – это примерно о том, как свести к минимуму порезы осколками разбившихся о действительность представлений о ней. А в том, как прорабатывать эти представления, чтобы осколки получались, насколько это возможно, безопасными и подходящими для дальнейшей обработки, философия как раз и может чем-то помочь. Сексом, правда, здесь даже не пахнет, верить «продающей» заманухе нельзя.
На одном из своих семинаров Мартин Хайдеггер рассказал об Аристотеле дословно так: «Аристотель родился, работал и умер». При очевидном недостатке подробностей суть схвачена в общем верно. С осознанием неизбежных ограничений краткости приступим к попыткам уложить всю известную к данному моменту историю философии в оставшуюся половину главы.
Сначала философы пытались понять и объяснить хоть что-нибудь. Что-то начало получаться, но в целостную картину пока не складывалось. На несколько столетий с этим затруднением помогло создание представления о всеведущем и всемогущем едином Боге, занявшем место постоянно недостающего стабилизирующего фактора. Далее эпохи сменялись, наступила эпоха Просвещения, где необходимость в этом стабилизирующем факторе постепенно отпала. Методология науки начала формироваться в направлении обретения возможности познания и объяснения всего многообразия окружающих вещей и явлений. Развились точные и естественные науки, применение их достижений существенно улучшило качество жизни человечества. Стала понятна необходимость извлечения всей возможной практической пользы из научно-технического прогресса путем наибольшего расширения сферы его применения. Так среди проблем Давида Гильберта было поставлено доказательство возможности научного метода объяснить все. Тут-то этот праздник жизни и закончился: этот фрагмент мы уже обсуждали ранее.
Все это время философия существовала рядом с человечеством и со всей наукой, неустанно и ответственно выполняя отведенную ей роль. Со стороны науки философия помогала каждому ужиться со всей суммой знаний, известных к тому времени всему человечеству. Это иллюстрация того, что мы здесь назвали «решением без проблемы». Со стороны действительности философия помогала человеку справиться со всей суммой страданий, встречающихся индивидууму в частично познанной к тому моменту действительности. Это остается проблемой без решения настолько давно, насколько, в принципе, это изначально может быть известно, запомнено и сформулировано.
В деле создания оптимальных на каждый обрабатываемый момент представлений о действительности философия определяла наилучший известный путь самообразования. Самосомнения – в самых ранних периодах, самопринуждения к вере – во времена формирования представлений о Боге, а затем – наиболее развившегося к немецким классическим временам самооправдания. Тогда ли зародилось понимание конечности усилий самооправдания? Не будем увлекаться предположениями, проследим лишь за известными переходами к самовозвеличиванию Фридриха Ницше, а затем к самообвинению Серена Кьеркегора.
Прежде чем дело дошло до самозапугивания Мартина Хайдеггера, его преданный искренний учитель Эдмунд Гуссерль собрал в феноменологии всю сумму знаний и о представлениях о действительности, и о неизбежности их разрушения об действительность. Феноменология методологически безупречна, но все еще неосуществима и потому пока несколько бесполезна. Если с Уильямом Оккамом мы понемногу начинаем справляться, то для освоения учения Гуссерля могут потребоваться еще несколько столетий и, возможно, еще несколько качественных переходов в развитии средств коммуникации.
После Гуссерля всю науку о действительности как таковой и представлениях о ней на симулякры извели и все украли. Вот вам и вся история философии. Нам остается только точно знать, что истина где-то рядом – между уже пройденными и проверенными полюсами само-чего-то-там. Точно знать, а уже не просто верить, – с этим философии справиться удалось.
Затянувшаяся глава просто взывает к явной формулировке ее единственной мысли. Предлагается читать ее медленно и вдумчиво, пока ее основная мысль не обретет-таки единственности и неповторимости: любое и всякое знание принадлежит только одному обладающему им и развивающему его человеку. Так что философию изучать определенно полезно: эта активность начнет приносить плоды уже через 20–30 лет – период, в историческом измерении буквально ничтожный.