– Ты сама сказала, что он тебе нравится, – поймал ее Нейт с широкой улыбкой на лице.
– Я ценю в людях благодетель, ясно?
Эшер склонил голову:
– Это тоже давно понятно.
– Что ты там бурчишь? – насела на него Кейт.
– Ты простила Блэквуда, хотя он унижал тебя пять лет подряд, – подняв глаза, произнес Нейт.
– Мне вечно от него шарахаться и припоминать ему детские обиды?
Нет, ну серьезно. Да, Кайрос до сих пор внушал ей легкий ужас, как и всем здравомыслящим людям, которые хоть что-то мыслили в силе власти и денег, но она не готова была до конца своих дней вспоминать Блэквуда как дьявола во плоти. Если он сам захотел подружиться и пойти навстречу, то почему нет? Все заслуживали второго шанса, просто не каждый умел его использовать.
– Я беспокоюсь за тебя, и, в отличие от Пэм, у меня есть на это здравые причины, – уже без насмешек объяснил ей Нейт.
– Не нужно. Кайрос мил со мной.
– Мил? – Эшер со скепсисом прищурил зеленые глаза. – О чем вы с ним говорите? Вы обсуждали его победу во время заплыва?
Удивительно, но нет. Кейт и сама ожидала, что Блэквуд хотя бы поинтересуется, как ей соревнования, а он вместо этого весь вечер расспрашивал ее о семье и рассказывал ей истории о своем детстве, опять же, только по ее просьбе. Ни до хвастовства, ни до попыток как-то поглумиться над тем, что она откровенно пялилась на его пресс, так и не дошло.
– Мы просто учим вместе французский.
По неясной причине Кейт захотела оставить личное при себе.
– Ты даже не спросила меня о Патрике, – заметил Нейт. – А он поругался с Сильвией.
В этот момент Рейнхарт, по идее, должна была ощутить десятки бабочек в животе, трепещущих от возродившейся надежды, но вместо этого внутри растеклось лишь туманное облегчение. Ее мозг долгое время был занят совсем другими вещами. Она хотела бы больше внимания уделять Патрику и продолжать искать хоть какие-то лазейки для их сближения, а в итоге опять с головой погрузилась в учебу, еще и более усиленно, чем планировала изначально. В этом, кстати, тоже был виноват Кайрос и его настойчивые заверения о пользе частых занятий французским, с чем оказалось невозможно спорить. Уж точно не такой заучке, как она.
– Я просто погрязла в делах.
Семестр длился чуть больше месяца, и у Кейт на контроле оставалось всего два предмета и несчастная спортивная дисциплина. Поверьте, она понимала, что ее оправдания звучат жалко, но других найти не смогла.
– Пэм рассказывала, что ты поздно возвращаешься из библиотеки.
Это был допрос? Что Нейт хотел услышать? Да, она чувствовала себя комфортно с Кайросом наедине; да, он успешно отвлекал ее от Патрика. Ну и что? Как он мог винить ее именно тогда, когда она наконец-то смогла хотя бы немного расслабиться?
– Потому что я больше не боюсь избалованных мерзких парней, которые могут поджидать меня в темноте? – Рейнхарт облизала губы и в гневе сказала ему то, что планировала никогда не упоминать: – А Пэм не хочет рассказать, как обсуждала твое полуголое тело?
Вы же не думали, что она настолько слепая? Все эти странные реакции Нейта, когда Пэм начинала разговор о личном; его вечные проблемы с тем, чтобы смотреть в глаза Уэльс дольше десяти секунд. Им восемнадцать, так что вся их жизнь крутилась вокруг двух вещей: невзаимных чувств и несбыточных мечт.
– О боги, Нейт! – не выдержала его странного выражения лица Кейт. – Ты не такой уж и умный, когда влюблен.
– Ты не понимаешь, – чуть ли не заикаясь, выпалил Эшер. – Все не так. Я не знал, что Пэм как-то меня оценивала. Мы с Патриком лучшие друзья, он называет меня своим братом. Между мной и его сестрой ничего не может быть.
Серьезно? Так вот, значит, как. Люди с деньгами и безграничными возможностями каким-то чудом тоже находили причины не быть с теми, кого любят? Это весьма разочаровывало.
– Она покраснела и сказала мне, что ты ничего, когда не носишь свои дурацкие жилетки, – процитировала подругу Рейнхарт, вынуждая Эшера сдаться.
Он покачал головой:
– Не надо, Кейти. Это ничего не изменит. Я не могу так поступить с Патриком.
– Не знала, что ты трус.
Если бы увидела хотя бы намек на подобную заинтересованность у Патрика, Кейт давно бы призналась ему в своих чувствах. Вероятно, она бы даже прыгала до потолка, пока не сбила бы головой одну из старинных подвесных люстр. Все эти годы она искала в его почти черных глазах крошечный знак, зернышко, из которого могло прорасти нечто цельное. У Нейта было все это, но он медлил, отказывался, потому что боялся последствий.
– Прошу, не говори ей.
Рейнхарт никогда бы так не поступила с лучшим другом. Нейт всегда был ей гораздо ближе, чем Пэм.
– Ты прав, – прошептала Кейт, глядя на тень от торшера, которая падала на кудрявые волосы Эшера. – Девушки любят храбрецов.
Диалог с Нейтом не должен был никак повлиять на ее день, но Кейт зацепила их с Пэм история. Люди поразительно помешаны на том, что считают правильным. Они находят комфортную для себя компанию, место и даже обстоятельства. Им нравится, когда общая картина перед ними остается без соринок и зазоров. Стоит лишь одной детали выбиться из ровного узора – и они тут же пытаются ее подогнать, спрятать или вовсе от нее избавиться. Начинается паника.
Можно лишь гадать, как чувствовал себя Эшер, когда впервые осознал, что не сможет относиться к Пэм как к сестре или просто подруге. Кейт же, напротив, никогда не терзала совесть в отношении Патрика. Да, ей было стыдно, что она не могла сказать правду Пэм, но любить Патрика Уэльса не было особенно сложным делом. Кейт получала визуальное удовольствие, когда видела его; ей регулярно поднимали настроение те несколько фраз, которые он мог невзначай подарить ей за завтраком. В какой-то степени любить Патрика было даже удобно. Кейт давно готовила себя к тому, что у них никогда ничего не получится; она не питала себя надеждами изначально, и поэтому разочарования в итоге могло и вовсе не наступить.
Запретная любовь ощущалась порочнее и сильнее. Она разрушала изнутри. Кейт обожала читать подобные истории, но в реальности они ее пугали. Ведь одно дело – восхищаться трагедией на страницах книг, и совсем другое – осознавать, что она может стать твоей собственной. Говорят, наш мозг заранее знает, что способно нас уничтожить, и оберегает от этого как может. Вот