— Вовочка… ты… ты неисправим!
А Вовочка, подмигнув ей озорным глазом, прошептал:
— Неисправим? Может быть. Но запоминаюсь навсегда. Как говорил один мой знакомый кот — гений всегда немного безумен. И, развернувшись, гордо удалился в закат, как герой вестерна, оставив Мариванну с букетом роз и ощущением, что она только что пережила самое странное и прекрасное приключение в своей педагогической карьере. Пришёл, увидел, победил!
А мама Вовочки наконец-то получила отдельную двухкомнатную квартиру! И в пятый класс Вовочка пойдёт уже в другую школу.
Почему Толик и Тёма не дружили с Вовочкой
Несмотря на то что почти все обитатели коммуналки считались с малолетним Вовочкой, иногда разговаривая с ним на равных и опасаясь попасть ему на острый язычок, близнецы Петровы откровенно игнорировали его. Старались игнорировать. Семь лет разницы! Они уже среднюю школу заканчивают, а этот малявка только первоклассник! Потом второклассник, потом третьеклассник… Но и они взрослели!
Нет, когда он был детсадовцем и вечерами забирал к себе Барсика, ребята даже не ревновали, что коту с ним интереснее. Но сейчас этот мелюзга вообразил себя пророком, что ли! То и дело дерзит и обзывается.
Они, конечно, сами виноваты, что первыми начали отвешивать ему подзатыльники. Но кто знал, что он так долго будет помнить обиду и возмещать её язвительными речами?
Пока Вовочка писался в штаны, братья на него и внимания не обращали. Даже иногда сюсюкались с ним. Но когда этот шкет научился выдавать на кухне такие речи, что его начали то ли уважать, то ли бояться, мальчишкам стало завидно — почему не им такое внимание? Почему не их замечания стараются сразу исправить? Они вроде как должны быть на привилегированном положении: отец — парторг, мать — конторская служащая. А они почти все тут на механическом трудятся, даже Наташка в заводском магазине работает, могли бы к детям начальников уважение проявлять. И начали шпынять Вовочку дело-не-дело. Но не на того напали!
Ещё в свою первую школьную осень Вовочка увидел в окно, как его заклятые соседи чинно шествовали в окружении девчонок из их школы, которые чирикали, как воробушки, смущаясь и алея румянцем.
В этот момент в душе Вовочки появилось желание подколоть зазнавшихся восьмиклассников — отомстить за то, что они на него, маленького, руку поднимают. Он рванул из квартиры и подъезда и, прикрываясь безвинным видом, заорал во всю глотку:
— Ой, смотрите, смотрите! Два жениха, как два галчонка! Невесты-то как на подбор — краше огурца, зеленее сопли! Ха-ха!
Толик, с пунцовым от стыда лицом, попытался заткнуть мальчишке рот, но было поздно. Девчонки захихикали, пряча лица за спинами друг друга. Тёма, скрипнув зубами, процедил:
— Ну, ты достал! Проваливай, пока цел.
Но Вовочка, словно заведённый, продолжал сыпать оскорблениями:
— Ха! Да вы за каждой юбкой бегаете! Вот маме вашей расскажу, как вы вместо уроков девок кадрите!
В этот раз подзатыльник прилетел настолько звонкий, что в голове Вовочки зазвенели колокола. Но, словно назло, он только расхохотался, демонстрируя свою непокорность:
— Ай, больно! Зато правда глаза колет! Два сапога — пара и оба левые! Два индюка-ухажёра на выданье!
После этого случая Вовочка устроил настоящий террор. Завидев Толика и Тёму с очередной жертвой их ухаживаний даже возле школы, он, словно чёртик из табакерки, выпрыгивал из кустов и вопил:
— Ага! Попались, голубчики! Парочка голубей воркует! Только голуби какие-то больно страшные… С клювами, как у пеликанов, и глазами, как у лягушек! Фу ты, гадость!
Братья, кипя от ярости, хватали его и, затащив в укромный уголок, осыпали градом тумаков. Но Вовочка в следующий раз был ещё более изобретательным.
Однажды, завидев их с самой красивой девочкой из их класса — длинноногой Светкой, он, прикинувшись овечкой, подбежал и спросил:
— Тёмыч, а чего это ты Светку за ручку держишь? Вы что, теперь жених и невеста? А Толик тогда кто? Свидетель? Или тоже жениться хочет?
Светка покраснела от смущения и, вырвав руку, убежала. Толик и Тёма, багровые от гнева, чуть не разорвали Вовочку на части. Когда же они, обессиленные, оставили его всхлипывать на лавочке, Вовочка прошептал им вслед, точно заклинание:
— Два гуся, да без гусынь! Дурни!
Вскоре по всей коммуналке и окрестностям поползли слухи о похождениях горе-ухажеров. Ядовитые слова Вовочки, как семена, проросли в сплетни и насмешки. От Толика и Тёмы долго ещё девочки шарахались, и они проклинали тот день, когда Вовочка открыл свой бездонный колодец сарказма против них.
Три года шла их война, три года — беспрестанные перепалки, подколки и тумаки…
Братья, будучи старше и сильнее, часто приводили свои «аргументы» в действие, натирая Вовочке уши докрасна и оставляя живописные синяки на мягком месте. Но Вовочка был неумолим. После каждой экзекуции он, словно птица Феникс, возрождался из пепла обид с новыми колкостями, с новыми оскорблениями, с запасом неприличных частушек. Хорошо ещё, что распевал их дома, в коммуналке, а не в школе или на улице.
— Толик в партии — как штык!
Только баба — лишь на миг!
Поглядит на бюст в газете,
И доволен, как в буфете!
Эта частушка — плевок в лицо советской аскетичной морали — намекала на то, что Толик, словно кастрированный кот, верен идеалам партии, но в личных отношениях скован и нелеп.
— Тёма — сила, Тёма — сталь!
Только письки мало — жаль!
На турнике висит, пыхтит,
А в штанах — один лишь стыд!
Тёма, герой школьных спортивных соревнований, представал в частушке Вовочки карикатурой на советского богатыря, у которого мускулы есть, а… мужество куда-то подевалось. Дядя Коля, пьяный в дым, ржал как стадо слонов, опрокидывая очередную стопку.
— Толик в армию пойдёт,
Там устав ему натрёт!
Будет плакать и стонать,
Свою маму вспоминать!
Запущенная Вовочкой частушка словно ядовитая стрела пронзала сердце Толика, которому вместе с братом по окончании школы предстояло служить в армии. Удар был ниже пояса, прямо в его трепетные мечты о возможности избежать службы.
— Тёма в школе — первый парень,
Всех девчонок тянет в пару!
Только ночью, вот беда,
Сам с собой ты-дым всегда!
Тёма, атлет и гордость школы, краснел до корней волос. Эта частушка грызла его самолюбие, выставляя напоказ его самые сокровенные детские фантазии. Смех дяди Коли, как треск сухого хвороста, разносился по коммуналке, подливая масла в огонь пацанской вражды.
А вот частушка, посвященная обоим братьям, — апофеоз Вовочкиного цинизма, квинтэссенция его поэтического хулиганства:
— Петровы — братья, что уж тут,
Идут по жизни — строем прут!
Но за спиной