Однажды Вовочкина семья пила чай за общим столом со старшими Петровыми. И тётя Света, расплываясь в приторной улыбке, распиналась о «моральном облике советского человека», а её муж, дядя Вася, парторг на своей работе, кивал в такт, Вовочка выплюнул свой «компот» (как он окрестил пришедшие в голову мысли) прямо в душу этой идиллии.
— Знаете, тётя Света, — протянул он сладко, — по-моему, лицемерие — это как заплесневелый пирог. Сверху сахарная пудра, а внутри — кишмя кишат опарыши. Вот вы, например… Помните, как вы плакали на кухне, когда дядь Колю-алкаша исключили из партии и сняли с должности? Что ему пришлось в грузчики подаваться? А потом с тёть Клавой шептались, что туда ему и дорога, тунеядцу?
Дядя Вася побагровел.
— Ты что себе позволяешь! Это клевета! Надо уважать старших!
Вовочка хохотнул.
— Уважать? За что? За то, что вы, дядя Вася, на людях клеймите «тлетворное влияние Запада», я сам слышал, а по ночам «Битлз» на бобинах слушаете? Или за то, что про светлое будущее вещаете, а сами Тёмке с Толиком контрабандные джинсы из-под полы достаете?
Он обвел взглядом притихшую коммуналку.
— Знаете, мне кажется, что у вас тут, как у Грибоедова: «Всё врут календари»! Снаружи приличные советские граждане, а внутри — каждый сам за себя, и плевать на остальных, лишь бы своё место под солнцем удержать. Впрочем, что я удивляюсь? Как сказал мой любимый поэт: «Двуногих тварей миллионы…»
Тётя Света всхлипнула. Дядя Вася сжал кулаки. В воздухе повисла такая густая тишина, что можно было резать хлеб. А Вовочка, довольный произведенным эффектом, ушёл в свою комнату, напевая что-то похабное. Вечером в коммуналке пахло не чаем, а густым, удушающим запахом лицемерия, которое он так метко разоблачил. И никто не смел открыть окно, чтобы проветрить.
* * *
Однажды после уроков Вовочка наблюдал, как уборщица тётя Маша, с усталым лицом, вяло водит шваброй по линолеуму. Серые разводы упрямо отказывались покидать свои места.
— Тётя Маша, — начал Вовочка добреньким голосом, в котором чувствовался привкус пакости, — Вы знаете, Блок писал: «Ночь, улица, фонарь, аптека…» А должен был написать: «Ночь, школа, срач и тётя Маша». Знаете, почему?
Тётя Маша, пробурчав что-то невнятное про «опять этого чертёнка», остановила швабру.
— Ну чего тебе? Почему это?
— Потому что у вас, тётя Маша, чистота — это абстракция, как философский камень! Она существует в вашей голове, но никогда не материализуется здесь, на этом проклятом полу! Вы понимаете? Пол у вас — это площадка для археологических раскопок! Тут можно обнаружить следы динозавров и мамонтов! Только вместо костей — засохшие сопли!
Вовочка сделал театральную паузу, притворно закашлялся и продолжил:
— Леонардо да Винчи рисовал Мону Лизу, а вы рисуете на полу карту мира бактерий и микробов! Это, конечно, тоже искусство, но, знаете ли, не совсем такое, какое мы хотим видеть в образовательном учреждении! Пол у вас — это зеркало грязной души, тётя Маша! Грязной, как политическая кампания!
Он сложил руки на груди, посмотрел на тётю Машу с видом профессора, читающего лекцию нерадивому студенту.
— В общем, тётя Маша, «Быть или не быть?» — это вопрос Гамлета. А на ваш вопрос: «Мыть или не мыть?» ответ один: «Не мыть!» Потому что результат один и тот же! И, хитро подмигнув, добавил:
— Может, вам лучше в политику? Там как раз сейчас много работы для таких мастеров маскировки грязи!
Тётя Маша вздохнула. Не спорить же с этим шибко умным Вовочкой. Она ничего и не поняла. А вода и правда грязная уже. Ещё раз вздохнула и пошла менять воду.
Выпускной
Однажды Вовочка пришёл в школу с фингалом под глазом размером с небольшую сливу. Мариванна, в предвкушении трагической истории о хулиганах и благородной защите несправедливо обиженного, спросила:
— Вовочка, что случилось?
Вовочка, не моргнув глазом, ответил:
— Дрался с котом из-за места под солнцем. Он как-то не оценил мою философскую точку зрения насчёт глобального потепления, — класс встретил очередную шутку Вовочки заразительным смехом.
И вот, завершающая контрольная по математике. Мариванна, словно Цербер, рыскала между рядами, выискивая признаки списывания. Вовочка, сияя, как начищенный самовар, сдал работу первым. Проверка. В каждой задаче — ровным рядом неприличные картинки, иллюстрирующие арифметические действия. Мариванна побледнела так, словно увидела привидение.
— Вовочка! — прошипела она, как змея, выползшая из-под камня. — Что это значит?!
Вовочка, невинно хлопая ресницами, ответил:
— Мариванна, ну я же старался сделать так, чтобы вам было интереснее проверять!
А в конце года, на родительском собрании, Мариванна, вытирая слёзы платочком, призналась:
— Вовочка — это не ребёнок, это — стихийное бедствие! Но… он гений. Просто… другой.
А Вовочка просто знал — мир принадлежит тем, у кого хватает смелости быть Вовочкой. И плевать на правила! (На парту, в потолок, в общем, куда угодно!)
Когда прозвенел последний звонок четвёртого класса, Мариванна стояла на пороге школы, глядя, как Вовочка в сопровождении своих родителей покидает учебное заведение. На её лице играла сложная гамма чувств. С одной стороны, она испытывала облегчение — словно тяжёлый камень упал с души. «Наконец-то!» — облегчённо выдохнула она чуть слышно. Больше она его не увидит в своем классе! Но с другой стороны… в душе её поселилась странная тоска. Ведь вместе с Вовочкой уходила и какая-то часть её жизни, полной тревог, переживаний, но и… искрометного, непредсказуемого хаоса. Мариванна тихонько вздохнула, улыбнулась про себя и подумала: «Будет скучно без этого чертёнка». Возможно, в глубине души она даже немного огорчилась. Ведь Вовочка, несмотря на все свои выходки, был… явлением. Явлением, которое невозможно забыть.
Но апогеем всего стал день перед выпускным. Вовочка, обычно появлявшийся в школе в мятом виде и с выражением вселенской скорби на лице, явился в идеально выглаженном костюме и с огромным букетом роз. Подошел к Мариванне, склонился в низком поклоне и произнес:
— Мариванна, я, конечно, был для вас как заноза в заднице, как кость в горле, как… впрочем, вы и сами знаете. Но я хочу сказать вам спасибо. Вы научили меня мыслить нестандартно, смотреть на мир под другим углом. Вы — моя первая любовь, мой первый учитель… в искусстве провокации! — И вручил ей букет, словно поднося дань своему злейшему гению и лучшему другу.
Мариванна, онемев от такого парадоксального признания, лишь смогла выдавить