Она обнаружила труп бабки. Посмотрела себе за спину и с ужасом отскочила от пальто, так похожего на её обгоревшее тело. Она присмотрелась и поняла, что это её плоть лежит здесь как змеиная кожа. Посмотрела на руки и поняла, что они изменились, стали более красивыми, нежными при прикосновении, изящными при осмотре издали. Её взор устремился к телевизору, к своему собственному отражению, и когда увидела его, завизжала от радости, как ребёнок, получивший наконец-то щенка на день рождения. В отражении на неё смотрела она сама, только намного моложе. Старая не соврала.
Жанна схватила себя за груди, сжала их и с томным наслаждением выговорила:
— Какие упругие!
Теперь она понимала мужчин, мечтающих прикоснуться к её грудям. Теперь она чувствовала по-новому то, к чему раньше была привычна.
Провела руками по бёдрам, восхищаясь преображением. Крутилась перед телевизором, рассматривая собственное отражение.
Единственное, что печалило Жанну в новом теле, — то, что она была абсолютно голой и вся в крови. Со вторым она справилась быстро, нашла корыто для свиней, полное дождевой воды, жёлтой мёртвой листвы и зеленоватых нитей, и помылась в нём. Во время помывки, когда вода стекала по бёдрам и ляжкам, она ощущала себя мерзко, будто осквернила тело грязной, порочной водой. Особенно угнетал факт — это первое действие, которое она совершила в новом девственном теле. Благо ведунья животных не держала, а то она бы ощутила себя свиньёй.
Она обшарила дом в поисках хоть сколько-нибудь приличной одежды, наткнулась на шкаф, в котором висело одинокое зелёное платье.
— Какое красивое! — не сумев сдержать восторга, сказала Жанна.
Платье было как новое, казалось, что ни разу не ношенное. Женщина решила, оно дожидалось своего часа, когда найдёт её Жанна. Она облачилась в платье, пришедшее впору и такое удобное. Сидит как влитое, будто сшили по заказу для неё. Она выбежала из избы и направилась обратно в живой туннель, теперь ей предстояло выполнить недоделанное — дойти до города.
Тропинка, ведущая к дороге, встретила её снова голосами погибших знакомых.
— Жан, в самом деле, за что ты так со мной? — спросил Кабан. — Я же к тебе по-человечески относился, а ты на людское плюнула. Змея подколодная.
— А как, Артурчик, иначе? Либо ты, либо тебя, — отвечала она ему.
— Ай какая цаца, ай какая краля, — радовался Гвоздь, — не засадил бы по вене, то засадил бы тебе, — а затем по лесу раздался смех.
— Ты бы поаккуратнее, а то ошейничек-то сожмётся, Дань.
— Зря ты так, по беспределу, Жанна. Зачем этот глушняк был нужен? — отчитывал её Зырян. — Бабка по понятиям к тебе как к гостю отнеслась, свои условия выполнила. А что получила взамен? Ты прям как зверь бешеный. Не хорошо поступаешь, ой как не хорошо.
— Меня ещё мёртвый жизни не учил, разбазарились тут, будто живые. Ты сколько в земле лежишь, не знаешь, что понятия ваши воровские теперь превратились в лютый порожняк? Теперь либо ты, либо тебя. Понимаешь, Зырян? Так что лежи спокойно, не учи живых.
Нравоучения мёртвых ей были не по нутру. Она прижала ладони к ушам и постаралась быстрее покинуть туннель.
Она вышла на дорогу, устремилась в сторону города. Смеркалось. Сумерки окутывали лес. Фары машины осветили асфальт, стоящие плотной стеной деревья. Осветили и силуэт Жанны, довольной собой, идущей модельной походкой. Она подняла руку, выставляя большой палец вверх. Машина затормозила возле неё.
Мансуру было наплевать на ведьм, знахарок, цыганок и прочее в этом роде, ему даже было начхать на женщин, якшавшихся в прошлом с бандитскими кругами. Он просто устал и вёл машину по незнакомой для себя трассе. Голова клонилась на плечо, ладони вспотели и скользили по кожаной обивке руля.
Что заставило его свернуть на эту дорогу? Даже сам он не знал. Будто шайтан за поводок потянул, словно неизвестный голос в голове приказал, посулил ему, что в конце пути его ждёт награда — не золотом, не серебром, а чем-то большим, тем, что вознесёт его душу в далёкие края. Туда, где ему было бы хорошо, место, в которое он мечтал попасть уже долгие годы. Он вёл праведную жизнь, и слово Аллаха стало для него законом. Ему он и следовал с тех самых пор, как его друзей в кафе расстреляли братки.
Ему тогда повезло, он отошёл в туалет, сильно прихватило живот. Словно сама божья рука вывела его из зала в нужный момент. Зайдя в кабинку, он не успел стянуть штаны, как его уши заложило от грохота пистолетных и автоматных выстрелов.
Шум навалился на него, словно у него было тело. Он закрыл уши руками, надеясь так защититься от шума и пуль, ведь если их не слышно, значит, ничего и не происходит. Значит, парни до сих пор продолжают веселиться и пить, продолжают шуметь, смеяться и поедать еду, а не падают на столы и пол, раздробленные роем пуль, не превращаются в мясной фарш, не становятся мешками костей и плоти. Мансур так и просидел, сжимая уши, час, а может и два. Во всю эту движуху его недавно втянул дальний родственник по материнской линии, тот самый, которого он увидит первым, выйдя из туалета, раскинувшимся на столе без половины головы. Глаз, лежавший в крошках черепа и кусочках мозга, ещё долгие годы будет сниться ему в страшных снах. Они лежали как диковинное угощение на бело-красной скатерти.
Проходя среди трупов своих знакомых, родственников, рассматривая каждое бездыханное тело в надежде найти хоть кого-то живого, он понимал, что его помиловал сам Аллах.
Выйдя из кафе, он твёрдо решил, что Аллах не просто велик, он ещё и его ангел-хранитель! Также свалить из города куда подальше, пока не добили, ему показалось лучшим решением.
Осуществив план, он занялся животноводством, открыл ресторан и какое-то время жил тихо и спокойно, следуя букве Корана. Пока не свернул по мановению на эту дорогу.
Фары его машины мерно освещали путь впереди, окрашивая однообразные ряды деревьев. Он проехал какую-то тропинку сбоку, задался вопросом, а куда она ведёт. Затем повернул вправо, дорога хоть и была только прямо, но из-за чего-то извилистой. Свет обрисовал очертания женской фигуры, потом отобразил истинный цвет её зелёного платья. Девушка была молодой, даже со спины это чувствовалось. Может быть, из-за её особой походки? Вышагивала она не как по асфальту, а по подиуму модельного дома. Или дело было в её фигуре? Может быть, перед ним была в самом деле молодая модель?