— Кто вы такие?! Отпустите! Меня ищут! Вас всех посадят! — она истерично кричала, дергаясь в веревках.
— Как считаете? Стоило ли так бездарно спускать свое право? — спросил мертвец, глядя в камеру. Смирнов почувствовал: вопрос лично к нему.
— Нет, конечно! Дура тупая! — отозвался Данила, отхлебывая пива.
— И я так считаю! Профукала шанс! — парировал ведущий, едва смолк голос зрителя. Король кресла кивнул с уважением, похвалил его за умение вести эфир: вот бы побольше таких умельцев на ТВ!
Камера сменила план, показав колесо в духе «Поля чудес». Такое же черно-белое, только вместо цифр — карикатурные, уморительно жестокие картинки. Камера пролетела по ним, презентуя наказания: человечек с отрубленными конечностями и лужами крови, топор у шеи — «Четвертование»; человечек в аквариуме, рот в пузырях, рядом рыбки с острыми зубами — «На корм рыбам». Среди клеток была одна зеленая, без пояснений.
Кукловод дернул за нити — манекены заплясали, стуча руками по коленям. Запись выдала радостные крики толпы, предвкушающей зрелище. Ведущий крутанул барабан. Указатель стучал о перегородки.
— Пусть судьба укажет ее конец! — труп залился смехом. Данила в предвкушении облизал губы, залпом осушил теплое пиво. Гадал, что выпадет. Красный указатель остановился на картинке: человечек сидит на корточках, вместо глаз крестики, лицо багровое, на голове пакет, надпись: «Удушение». Смирнов поморщился — скучный метод. Открыл новое пиво, угрюмо пробурчал:
— Ну для пилотного эфира могли и поэффектнее подобрать… Крышка со звоном ударилась о дерево. Чпок. Упала на пол. Он приник к горлышку в страстном поцелуе. С чего он решил, что выпуск пилотный? И сам не знал. Наверное, потому что раньше такой передачи не видел.
Ведущий бодро подошел к жертве:
— Дамочка, любите шляпки?
Женщина смотрела на него в ужасе, лицо в слезах и поту. Она мотала головой.
— Жаль, конечно. А ведь вам к лицу! — обернулся к камере. Взгляд пронзил Данилу. Запись выдала смех толпы. С губ Смирнова тоже сорвался смешок.
Ведущий снова вынул кляп. Она орала на него, на всех:
— Вы больные ублюдки! Горите в аду! Твари, нелю… — палач натянул на ее голову мусорный пакет. Речь оборвалась. Она билась затылком о столб, задыхаясь. Рот раскрыт, как у рыбы. Свела челюсти, зубами поймала край пакета, разорвала. В эфире слышно, как жадно, с хрипом она глотала воздух раскаленными легкими.
Ведущий развел руками в досаде:
— Недоработали, не продумали… — театрально повесил голову, каясь перед публикой и Данилой. — Ничего! Мой помощник завершит начатое. Пусть и не по плану!
В кадре возник бугай с битой, обмотанной колючей проволокой. Направился к ней. Данила в предвкушении потер руки. Наконец-то кровища!
Бугай встал перед ней. Она орала, проклинала.
— Отойди! Отойди! — замахал рукой Данила, но бугай не слышал или не слушал. Занес биту над головой и обрушил на девушку. Хруст кости.
— Чертов мудак! — злобно прошипел зритель. — Кто тебя так работать учил?!
Бугай отошел, вытянул руку ладонью вверх: мол, полюбуйтесь. Череп девушки расколот. Язык высунут. Лицо все залито струйками крови. Грудь подрагивала. Камера дала крупный план: дрожащие веки, губы.
— Боже правый! — взорвался ломаным возмущением зомби. — Боже правый! Кто тебя учил?! — спросил он у бугая. Тем самым он окончательно расположил к себе Данилу. — Добей! Размахнись по полной! Ударь как следует!
— В лицо бей! — подсказал пивоглот.
Бугай размахнулся, целясь ей в переносицу. Сделал несколько ложных замахов, раздражая публику. Бам! Мощный удар смял лицо, как консервную банку. Кровь брызнула во все стороны. В комнате Данилы хлопнули ладони — будто он вытащил трехметровую рыбину.
— Ух, какие спецэффекты! — радостно взвизгнул он.
Он смотрел завороженно на это шоу, не заметив, как прошла ночь. Будь его воля, он бы смотрел его все утро и весь день, да и следующую ночь тоже. Он восторгался бутафорией, карнавалом искусственной смерти. Вот — одному старику стреляют из револьвера в голову. «А как они сделали так?» — задавался он вопросом, пытаясь разгадать фокусы режиссера. Четвертовали женщину, обвиненную в проституции. Ее отрубленные ноги выглядели как настоящие; даже жирок на ляжках подергивался. Склейки? Муляжи? А вот как кричал истошно мужчина, терзаемый голодными псами. Если бы существовала номинация «Король крика» — как «Королева крика» — он бы ее точно забрал.
А он и не подумал, что канал посвятил всю ночь фильмам Ромеро.
— Дорогие зрители, наш эфир подходит к концу! Так что насладитесь последней жертвой.
Бугай, ровно как и Марию, вывел на сцену женщину худого телосложения, со светлыми волосами. Что-то в ней Даниле показалось знакомым. Он присмотрелся пристальнее… определенно, он в ней кого-то узнавал. Он всмотрелся в ее лицо — камера помогла ему с этим, дав крупный план.
— Света? — удивленно спросил он. — Ты что, в актеры подалась? –
Кукольные манекены взорвались беззвучными аплодисментами. Бумажное лицо Брэда Питта мелькнуло в кадре.
— Светлана Смирнова — наш гвоздь программы! Так и не сменившая фамилию на девичью! Она обвиняется в тяжких грехах!
— Дура, чего не под псевдонимом выступаешь? — крикнул он бывшей, жадно глотая кофе. Пиво давно кончилось, и пустые бутылки валялись под ногами. Иногда он задевал их ногой — они сталкивались, звонко брякая.
— Она обвиняется в том, что не думала ни о ком, кроме себя! Бросила мужа, оставила его гнить в засранной квартире. Разве не стыдно, Светлана? Разве может хорошая жена так себя вести? Может ли жена не заботиться о муже, нуждающемся в одобрении и ласке?!
Даниле стало не по себе. Удовольствие испарилось, оставив лишь грязное, неприятное осознание: то, что он смотрел, было каким-то неправильным. Неестественным. Словно запрещенное, жесткое порно. Только вместо секса — смерть и убийства. Кажется, они переборщили, — промелькнуло у него. — И зачем эта дура рассказала им про меня?
Запись улюлюкала в осуждении.
— Давайте услышим, какие оправдания приготовила Светлана! — Ведущий подошел к ней и выдернул кляп изо рта. Жена Данилы выглядела спокойной, изможденной, уставшей — будто не спала несколько дней. Она заговорила тихо, и Даниле пришлось напрячь слух. Голос звучал безэмоционально, словно она констатировала факты, подводя черту под собственной жизнью.
— Виновна. Виновна в том, что все десять лет была дурой. Виновна, что стирала носки человеку, который звал меня 'Дурой'. Виновна, что отмывала блевотину с ковра вместо того, чтоб сжечь помойное ведро, в котором жила. А