Печаль пыталась затянуть ее, но Анжелика отмахнулась от нее, как от надоедливой мухи. Щелчок ногтя по экрану — и вот она уже листает новости, выискивая свежие сплетни: кто с кем, кто кому, кто почему. Пальцы сами вывели ее на статью — не о ней, но о магазине. О месте.
"Ровно ста двадцати лет назад здесь сгорел приют для детей работающих на металлургическом заводе… Погибли только сироты. Никто не выжил. Взрослые не пострадали… Почему?.. Долгие годы участок пустовал… А теперь здесь магазин… Кощунство!.. Люди забыли о трагедии!.. Виновных так и не наказали… Кого-то отчитали… Сироты никому не были нужны!.."
По щеке скатилась слеза. Она вытерла ее платком, размазав тушь.
— Как страшно-то… — прошептала Анжелика. — Бедные детки. Как такое могло случиться? Видно, Бог был занят чем-то поважнее.
Но уже через мгновение мысли потекли иначе:
— Ну померли и померли! Кому сейчас это нужно? Каждый день люди мрут — что, всех оплакивать? Глаза высохнут, кулаки сотрутся…
Она решила отвлечься, но не могла придумать как. Дети, банки, призраки… Слишком много всего навалилось за короткий срок. «Надо бы выходной выпросить у начальства, хоть один», — мелькнуло в голове.
И вдруг по ее телу прошла волна тока, она ощутила себя звездой шоу. Будто тысячи глаз впились в нее. Наблюдают, не отводят взгляда. Жадно изучают, словно свою собственность. Она не видит их, но чувствует — грязное ощущение, будто стоит перед ними голая и запачканная. Словно разглядывают каждую складку, подсчитывают скопившуюся под ними грязь, рассматривают волоски на теле, подмышками, между ног. Жадные, ненасытные. Точно так же смотрит голодный на только что пожаренный стейк. Она не может разомкнуть веки, не в силах заставить мозг подчиниться. Пытается вспомнить термин из психологии, хоть как-то отвлечься, но чувствует, как эти взгляды скользят по ней. Они такие холодные. И такие горячие одновременно. Слово… Термин… Пническая атака? Не может вспомнить — и от этого тошнотворное ощущение только усилилось.
С огромным трудом она открыла глаза. Перед ней стояли сотни обгоревших детских тел. Маленькие, худые, среднего роста — все до одного с почерневшей кожей, с глазами, похожими на раскаленные угли. Они молча смотрели на нее, не издавая ни звука. Анжелика вскрикнула и снова захлопнула глаза, зажав уши ладонями от собственного крика.
Тишина.
Когда она осмелилась взглянуть снова, прошло несколько минут. Магазин был пуст — никаких детей, никаких призраков. Только едкий запах серы напоминал о случившемся. Тело еще дрожало, хотя паника начала отступать, уходить в землю, куда скоро должна была отправиться и она сама. Сердце бешено колотилось, отчего болела грудь. Дрожащими руками она достала из сумочки таблетки, запила водой и сделала глубокий вдох.
Не хотелось верить в реальность произошедшего. Но каким-то шестым чувством Анжелика знала — это не было галлюцинацией. Те дети существовали на самом деле.
Она схватила телефон и набрала дочь:
— Доча, приезжай за мной. На работе… что-то ужасное… Не спрашивай… Потом расскажу… Просто приезжай… Нужно убираться отсюда… Через час?.. Хорошо… Я подожду… У магазина… В сторонке… Давай… Люблю тебя!
Схватив сумку, она бросилась к выходу. И вдруг рядом возник один из тех мальчишек — с поникшей головой, вместо волос — черная обугленная кожа. Анжелика изо всех сил ударила его сумкой по голове.
— Получай, чертенок! На! — в ее глазах читались ужас и отчаяние. Зрение от выброса адреналина расплывалось…
Обгоревший мальчик разрыдался:
— Простите! Простите, что назвал вас стухшей какашкой!
Ни выстрел в упор из дробовика, ни удар кувалдой по затылку не прочищают сознание так, как пронзительный детский вопль.
Она замерла, опустила сумку, присмотрелась. Перед ней стоял самый маленький из тех хулиганов. Стыд нахлынул волной. Анжелика опустилась на колени, обняла и прижала его к себе. Никогда в жизни она не поднимала руку на ребенка! А сейчас сорвалась из-за этих чертей… Но разве это оправдание?
Она целовала его в щеки, плача вместе с ним. Незакрытая дверь поскрипывала на ветру, как старуха кличущая беду.
— Прости меня, окаянную, — тараторила она ему на ухо, — черт попутал, не признала тебя, ошиблась.
— Папа за колбасой послал, я не хотел идти… Виноват перед вами… Простите, больше не буду! — всхлипывал он, мяв в руках две сторублевки. На голове у него была черная вязаная шапочка — ее-то она и приняла за обгоревшую кожу.
— Все хорошо, — успокоила его Анжелика, натянуто улыбнувшись, но в глазах ее светилась такая теплота, что мальчишке сразу стало легче, будто ушла боль — За колбасой? Пойдем, помогу выбрать.
Хотя ей страстно хотелось поскорее убраться отсюда, выгонять ребенка она и не думала. "Быстренько продам ему что нужно, отпущу и закрою магазин, чтобы никто больше не столкнулся с этой нечистью", — решила она, пока кровь стучала в висках. Она постоянно озиралась по сторонам, высматривая горелых детей.
Помогая выбрать колбасу, она нарочито вела себя спокойно, что-бы ребенок ничего не заподозрил. Он никогда не видел её такой доброй, заботливой. А когда они проходили мимо полки с энергетиками, схватила одну банку и протянула мальчишке:
— Это за счет заведения. В знак примирения.
Он улыбнулся, протянул деньги, но она покачала головой:
— И это тоже за наш счет. Только никому не говори — потрать на себя потом.
Обрадованный мальчишка выбежал из магазина, чуть не забыв колбасу. Дверь хлопнула м как по сигналу свалилась гора с плеч. Теперь можно было уходить.
"Хочешь рассмешить Бога? Расскажи ему о своих планах…"
Ключ провернулся в замке с привычным щелчком — магазин был закрыт. Казалось, все закончилось. Но за спиной раздались осторожные шаги — будто кто-то подкрался, чтобы спросить дорогу, но не решался окликнуть. Она резко обернулась и увидела лицо своей сменщицы — той самой, что сбежала с работы. Женщину