— Рук не хватает до сих пор, — пожаловался сфинкс. — Восьмое столетие сны снятся, как палку пятернёй обхватываю, или беру оливку пальцами, зажимаю большим и указательным да закидываю в рот… Зато каково ходить на двух ногах, я уже и не помню. Когда меня призовёт богиня, буду её просить — мол, посылай куда сочтёшь нужным, но к лапам добавь руки. Вот кентавры же были? Так почему не быть таким улучшенным сфинксам?
— Сам знаешь, — сказал Гелен. — Голова.
— Мы — головы на лапах, — согласился сфинкс. — Мы — память мёртвых народов и разум живых. Но без рук… Я ради рук согласился бы поглупеть наполовину, и был бы счастлив!
Царь, словно в насмешку, развёл руками.
— Нам копья, вам когти.
Сфинкс тяжело вздохнул. Лёг. Снова протянул лапы к тёплым камням. Молчит.
— Кстати.
— А?
— Кентавры… Они что, были?
Царь весь подался вперёд, в глазах — то же любопытство, с которым когда-то глядел мальчишка, которого царь Пирр впервые познакомил с Первым сфинксом — тогда ещё на треть золотым.
— Мой наставник задрал последнего.
— Шутишь?
— Я нет, а наставник мог. Он любил сочинить миф и подпустить его людям. С другой стороны, ученикам он старался не врать… Так что — скорее всего, кентавр был. Что именно последний — это я понимаю так, что наставник больше не встречал ни их самих, ни достоверных сведений, что они ещё где-то сохранились… С его слов, дело было так: после троянской войны наше царство развалилось, мой будущий наставник бродит по лувийским землям и наводит порядок так, как умеет. Видит несправедливость — когтит, потом идёт дальше. Кентавр, с его слов, сам виноват: зачем-то похитил в приморской гавани девицу и поволок в горы. Зачем ему человеческая женщина — непонятно. Наставник решил, что кентавру кто-то платит за рабынь. Это сфинксу надо и спину почесать, и чашу поднести, и то наставник обходился. У кентавра же свои руки есть! Так что наставник копытному ещё и завидовал по-чёрному. Под плач родни похищенной двинулся в погоню. Копытный был всё-таки жеребец, а не козёл, потому пёр по тропе, а не скакал по скалам — и вот наставник его обходит по отвесной стеночке, ему выступа в полпальца было достаточно. Я так не могу, а вот кое-кто из молодых — ты видел! — умеет. В горах всегда сыщется местечко для засады, наставник и устроился. Дождался копытного, и хвать! Тогда, говорит, и понял, почему сфинксу в старые времена, что колеснице, полагались хранители лап, по одному на каждую. Сразу на шею прыгнуть не вышло, там как раз девица висит, по спине тоже не потопчешься: кентавр хоть и визжит, как поросёнок, но в руках копьё, и тычет им ловко. В морду, гадина, целится! Ошибся, принял за льва. Наставник умел уклоняться от копья в глаза не хуже нашей пехоты, и успел славно порвать дурню бока, пока тот не выкинул девицу и не перехватил копьё — пехотное, хорошей старой работы времён живого ещё царства, по длине вроде гоплитского, наконечник из чёрной бронзы. Копытный сообразил бить в грудь, и наставнику пришлось прятаться за его же, кентавра, задом — а тот, оказывается, брыклив. Как конь он дерётся куда успешней, чем как человек. Наставник прыгает рядом — слева зайдёт — копьё, справа — копьё, сзади — копыта. Прыгнуть на круп — опять же, копьё. Были бы рядом "защитники лап" — всё, сфинкс вора притормозил, туша такая, что никаким щитом не прикроешь. Пара дротиков — и готов. А так… добычу бросил — и ладно. Наставник девицу за шкирку, как котёнка, домой тащить — а глядь, копытному мало, разворачивается. Наставник, вместе с грузом — на скалу. Оттуда показывает сперва тыльную сторону лапы, потом средний коготь, потом говорит почти всё, что на язык пришло про похитителя девиц. Не совсем всё, потому что кентавр-то ругаться не стал. У него-то руки есть! Поднимает, мерзавец, камень. Метнул, гадюка… Наставник увернулся, но ему пришлось уйти. Вот тогда он и понял, что сфинкс без людей — не ходячая справедливость, а до первого копытного с копьём. Причём, с его слов, особенно было обидно, что тот кентавр был больше конь с руками, чем человек с копытами. Совсем глупый. Раны перевязать не смог! Через недельку его нашли мёртвым, и жители той деревни всерьёз обсуждали, можно ли съесть его конскую часть, или это прогневает богов. Наставник тогда обещал, что если кентавра есть не будут, то он будет помогать деревне. Лет через полтораста из неё выросло маленькое княжество. То самое, в котором родился я. Дальше ты знаешь.
Гелен кивнул. Осторожно — спина в последние дни беспокоит сильней обычного.
— А ведь твой наставник тоже считал, что готов, — сказал он. — Что если нам тоже встретится… кентавр?
Сфинкс дёрнул лапой — острое плечо зашевелилось под шкурой.
— Мы хорошо учили наших детей, да и сами, сколько успеем, присмотрим. Надеюсь, они не захотят взять больше, чем нужно, или больше, чем смогут. Заметь, мой наставник хорошо порвал врага, вернулся со славой и спасённой девицей. Разве этого мало? И поверь, если бы копытный приполз в ту же деревню и просил его перевязать в обмен, скажем, на вспашку полей…
Гелен пожал плечами.
— Если бы у нас были ещё три года… Если бы мы могли вступить в войну, как в продолжение застарелого спора…
— Кто же нам даст? — повторил сфинкс. — Все знают, что мы готовимся к этому сроку.
— Никто, — согласился Гелен. — Но я намерен получить столько мирных дней, сколько смогу. Мне даже интересно, сколько я сумею выгадать. Мне интересно, как у врагов будет расти уверенность в том, что я ещё слаб, ещё не готов. А потом… Хвать!
Он выставил руки чуть вверх и в боки, и изобразил, как лев хватает добычу. Довольно похоже изобразил. Тут уж — с кем поведёшься.
Сказ о королевне Мор, трех мужьях королевы Мунстера, и о том, отчего десси не любят мунстерских Эоганахтов
С чего началось? Нетрудно сказать. Как всегда началось, с повитухи. Король Мунстера Аэд натащил полную комнату людей — свидетельствовать, и живые стены стояли вокруг роженицы так, что деревянных и не увидать. Что говорит добрый чужеземец? Воздух? Может, и не хватило. А может, от чего иного померла королева, до того рожала точно так же, при всем дворе — и ничего. Только получил король-вдовец на руки дочь и уверение, что это — красавица