И все же за несколько дней, что она провела в родном мамином доме из красного кирпича на Бейт-стрит, Киара почувствовала, что откатывается в болезненное послеродовое состояние. Постоянная взвинченность. Неконтролируемые эмоции. Бесформенная, аморфная тьма. Пошатнувшееся постоянство жизни. Дом, стабильность – все это кануло в Лету. В ужасе от происходящего, она плакала все дни напролет. Испытывала такое чувство, будто все это творится с кем-то другим. Ты ушла из дома с младенцем и двухлеткой. Разве нормальная мама так поступит? Голос ее демонов, который теперь был неотличим от голоса Райана, звучал так громко, что Киара с трудом вспоминала о необходимости есть, спать, кормить детей.
Рона взяла на себя часть забот: тонны стирки, развешивание по батареям внучкиных комбинезончиков и пижам, отчего неравномерными узорами запотевали окна. Мама обнимала Киару в ее детской комнате с видом на Шеффилд. Она готовила пышущие жаром запеканки и ирландское рагу, как в Киарины школьные годы. Заезжала Шинейд с Рори, который постоянно вился у ее ног. Она садилась за кухонный стол, то и дело подливала себе чай и хмурилась, выслушивая рассказы сестры. Иногда Шинейд оставалась на ночь. Сидела вместе с Киарой на диване, подоткнув под себя ноги, и шепотом переговаривалась с ней, словно они снова девочки-подростки. У Киары сложилось впечатление, что все в ее присутствии тщательно подбирают слова, боятся причинить дополнительную боль, подтолкнуть ее к принятию решения. Она не рассказала родным всего, что с ней происходило. Умолчала и про электронные письма от свекрови с перечислением особых страданий, которые ожидают в аду женщин, нарушивших брачные обеты.
Они провели в доме мамы три дня, когда приехал Райан. С охапкой желтых роз и плюшевым медведем размером с пятилетнего ребенка. Он уселся в гостиной Роны на ее любимый диван с коричневой вельветовой обивкой и потертостями, спрятанными под яркими подушками. Он обнял одну из этих дешевых подушек, зарыдал, истребил все бумажные салфетки. Мама быстро заменила упаковку, бросив на Киару мимолетный взгляд, смысл которого трудно было разгадать. Райан улыбнулся сквозь слезы:
– Спасибо, Рона. Мы так тебе благодарны. За то, что ты помогла спасти наш брак.
Без малейших жалоб он тогда лег в гостиной на диване. Проснулся рано, приготовил всем полный ирландский завтрак. Вечерами Киара сидела с ним на диване и смотрела старые фильмы на маленьком телевизоре, но дверь держала приоткрытой, чтобы слышать бормотание радио на маминой кухне. После обеда он водил Эллу и Софи в парк, давая жене отдохнуть. В это время она ложилась в свою подростковую постель и спала так, будто никогда не проснется, а если и проснется, то в полной уверенности в том, что уйти из дома было ошибкой. Через три дня Райан вернулся в Дублин, сообщив, что будет ждать ее дома.
Но она не сразу уехала из Шеффилда. Рона не спрашивала дочку о ее планах, просто каждое утро приносила ей в спальню завтрак и обходила стороной все болезненные разговоры.
– Делай, как посчитаешь нужным, милая моя. Я не хочу, чтобы он потом говорил, будто я повлияла на твое решение. Не торопись.
Тогда Райан начал засыпать ее сообщениями. Сотнями сообщений. Безжалостные фотоколлажи. Фотографии со свадьбы. Родовая палата в «Ротунде», Софи у него на руках. Больно было от каждого кадра. Киара думала о рептилиях, которые сбрасывают кожу. У нее уже возникали мысли, что эти воспоминания – нечто случившееся с кем-то другим. Существовала правда, к которой она от всего сердца стремилась. Просто ей нужно было больше времени.
– Три недели – достаточный срок, – сказал он по телефону однажды вечером.
Киара пробовала его умаслить:
– Нам необходимо подождать столько, сколько потребуется, чтобы прийти в себя и вернуться к обычной жизни. Ультиматумы и угрозы – не лучший способ начать все сначала.
Он тогда рассмеялся.
– Ты что, шутишь? Это я-то тебе угрожаю? Да я само терпение. Сама доброта. Если не вернешься до пятницы, я найму адвоката и сменю замки.
В трубке слышится мамин вздох.
– Что сказать, это просто… Повиси минутку, я тут Питера подрядила кое-что делать. Питер! Киара звонит! Говорит, что не может вывезти малюток из страны без согласия этого козла! Так правда можно? Ты не мог бы спросить…
– Ма, перезвони мне, ладно? Поговори с Питом, а потом перезвони мне.
– Что-что? Питер, миленький, я тебя не слышу…
– Перезвони попозже, мам. Люблю тебя. Пока!
Господи. Почему все в ее семье так делают? Переговариваются с кем-то параллельно с телефонным разговором. Киара волнуется, расстегивает джинсовку. Точнее, не волнуется, а испытывает раздражение. Сильное, черт возьми, раздражение. Один звонок – и они со всех ног несутся ее спасать. Как будто она не может – да что там, никогда не могла – справиться сама. И это чувство: Хватит, хватит меня подавлять, иначе его слова окажутся правдой. И голос Райана в ее голове: Какая жесть, малыш. Ты выросла в семье, которая тебе прохода не дает. Неудивительно, что у тебя такой негативный взгляд на человеческие взаимоотношения, Господь тебе помоги. И эта боль в груди. Что, если он прав? Ее родные любого с ума сведут. А вот и мама перезванивает:
– Так вот, Киара, Пит пошел поговорить с Пэтом Маккормаком, нашим соседом, помнишь, такой небольшого роста, у него жена еще в прошлом году от рака кишечника умерла? Упокой Господь ее душу. У него племянник адвокат, и вот Питер пошел с ним посоветоваться. Киара, скажи, есть ли у тебя какие-то деньги на жизнь?
– Да. Ну, не очень много… Мам, я просто обязана выкарабкаться сама.
Ты полностью зависишь от своей несчастной матери! Я-то думал, ты станешь самостоятельной, но ты, естественно, сидишь на Рониной шее, а как иначе. «Потому оставит женщина отца своего и мать свою и прилепится к мужу своему; и будут одна плоть». Бытие 2:24. Если бы ты была хотя бы вполовину такой преданной своему браку. И не бежала бы из дома при любой возможности.
– Что? И совсем без чьей-либо помощи? Боже мой, Киара. С какого перепугу ты решила, что необходимо делать это в одиночку? Мы вышлем тебе денег.
Она вспоминает конденсат на маминых окнах. Пар изо рта в стылых комнатах. Мамины сношенные туфли, у которых отклеивается подошва. Веселый беспорядок в доме у Шинейд и Питера. Сестра смеется, что трое