Кто-то громко говорит у Киары за плечом:
– Просим прощения, но мы вынуждены попросить вас покинуть церковь. – Краем глаза Киара видит юного алтарника и решает игнорировать его просьбы, но он настаивает: – Не могли бы вы выйти на улицу и продолжить разговор там?
– Нет.
Все взгляды теперь направлены на нее. Она снова поворачивается к Райану. Орган своим низким гудением заполняет все пространство церкви, Киара тонет в этом звуке.
– Ты думаешь, я этого хотела? Думаешь, я ушла из дома без причины? Никто так просто не уходит. Никто. И ты прекрасно знаешь, почему я ушла.
– Что? О чем ты вообще…
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.
Она смотрит на него долго и пристально, пока Райан не отводит глаза.
Он начинает оглядываться, презрительно усмехаясь и явно испытывая неловкость.
– Ты сошла с ума.
Райан? Да иди ты к черту.
Чей это голос у нее в голове? Голос такой громкий, что Киара не знает точно, то ли произнесла эти слова вслух, то ли только подумала. Она не сразу, но понимает. Это же мой собственный голос.
Она подходит к Райану вплотную. Так обычно делают люди, которые любят друг друга. Она обнимает Райана, вдыхает запах кислого пота, которым пропиталось его старое худи. Щетина касается ее щеки. Открытка по мотивам Рождества Христова. Мать, отец, младенец. Райан склоняет голову. Киара подставляет руки под тело Ноа и берет его. Борьба двух неповиновений. Борьба двух сил воли. Она сильнее, чем он догадывался все эти годы. Киара берет Ноа и уносит прочь, как ночные медсестры делали с ее детьми в роддоме. Софи. Элла. Ноа. Она чувствует, что Райан не удерживает его.
Он гневно смотрит на нее. А потом отталкивает ее и уходит прочь из церкви.
Качая сына на руках, Киара присаживается на скамью. Люди встают и медленно, по очереди подходят к алтарю, чтобы причаститься. Орган постепенно становится тише, и теперь церковь наполняют песнопения о любви Господней. Справа от Киары статуя Мадонны с младенцем, их гладкие лица вырезаны из цельного дуба.
Она нагибается над сыном. Глазки закрыты, тело совсем вялое. Щечки теплые, но крошечные ладони совсем ледяные. Телефон дрожит в ее руках, и тогда она просит сидящую рядом женщину набрать номер и сказать, где они находятся, а еще попросить подождать у выхода из церкви и сообщить полиции их локацию. Также она просит набрать номер скорой. Вокруг нее собирается толпа, женские голоса, мужской бас, священник в зеленом, белом и золотом. Все спрашивают, чем они могут быть полезны. И Киара целует лицо сына, пытаясь разбудить его, волосы спадают ему на лицо, и этого не может быть, это невозможно, и Киара испускает отчаянный крик и наконец чувствует, что ее малыш просыпается.
VI
Здесь
Лето 2019 года
37
Ноа полночи не мог заснуть, но теперь он лежит в своей кроватке, а Киара стоит рядом и наблюдает за ним спящим. Привычка, от которой ей, наверное, никогда не избавиться. Она любуется своим малышом, изучает каждый волосок. Как он дует губки во сне. Как дрожат ресницы у него на щечках. Через несколько минут она подтыкает ему одеяло, надевает халат поверх пижамы и на цыпочках спускается на первый этаж.
Летнее утро едва брезжит. Киара отпирает патио и босиком выходит в сад. Останавливается на краю лужайки. Где-то там в листве Гонщик. Дитя прохладного рассвета. Острый осколок тени в темных елях. Она держит птицу у себя последние восемь недель, с тех самых пор, как Оуэн позвонил из Центра спасения животных и сообщил, что нашел ворона, привязанного к перилам. Как же зол Оуэн был в тот день. «Спасатели чертовы! Сначала спасаете, а потом возвращаете в еще худшем состоянии, чем нашли! Проклятый эгоизм, и ничего больше!»
Киара объяснила, что не в курсе произошедшего. Оуэн рассказал, что к лапке птицы была привязана записка: «УБЕЙТЕ ЕГО ИЛИ ПОЗВОНИТЕ ПО ЭТОМУ НОМЕРУ». И дальше следовал номер ее телефона.
Оуэн привез Гонщика к ее дому в старой кошачьей переноске. Он немного смягчился, когда выслушал рассказ и вошел в положение. Вместе с Киарой они наблюдали, как птица ковыляет по лужайке.
– Бедная девочка, – сказал наконец Оуэн. – Она не смогла бы взлететь, даже если бы захотела.
– Она?
Перья вороны были облезлыми, на лапках зияли открытые раны от веревки. Оуэн не давал ей больших шансов на выживание, но, заглянув на следующий день, очень удивился. Когти перестали кровоточить и начали заживать. На крыльях проклюнулись черные перышки. Оуэн повторил то же, что говорил раньше: скорее всего, ничего не получится, но согласился, что сейчас ворона как никогда близка к готовности начать жизнь в дикой природе. Перед уходом он едва ли не залпом выпил чашку чая и оставил ее на кухонном столе.
– У нас там котята есть, – бросил он. – Может быть, дети захотят посмотреть?
Гонщик пикирует к ней, веревка глухо ударяется о крышу патио. Киара вспоминает тот день, когда Райан принес эту птицу домой в старом ведре из-под краски. Гнездо упало с высоты. Так Райан представил ей ситуацию. Ты поступила точно так же, как бы говорил он. Посмотри, сколько в этом гнезде труда, как переплетены эти веточки. Клочки собачей шерсти, ниточки. Гнездо, в котором они чувствовали себя в безопасности. И отчаянная злоба, с которой их мать, должно быть, сгибала эти ветки. Киара вспоминает рассказанную студентами историю о том, как японские вороны строили гнезда из проводов токийских железных дорог, из-за чего часто случалось полное отключение энергопитания. В тот день Райан наблюдал, выжидал, испытывал ее. Кем она будет, если попытается спасти этих птенцов? Кем будет, если не попытается?
Гонщик смотрит на нее одним черным глазом. Птица прохаживается вдоль дома, царапает стену. Перья по-прежнему куцые, в крапинку. Но глаза блестят, как отполированный агат.
Киара опускает руку в карман халата и берет спрятанные там заранее ножницы.
– Вот так, иди сюда, – говорит она, натягивая веревку. Подойдя ближе, Гонщик издает громкий крик, больше похожий на лай, чем на карканье. Киара отпрыгивает назад. Черт. Она осторожно протягивает руку, уворачиваясь от острого клюва. Одним движением ножниц она освобождает от узлов чешуйчатые лапки вороны, мгновенно убирает руку и отходит назад. Птица не двигается с места. Потом начитает переминаться с лапки на лапку, издает громкий крик и расправляет крылья.
– Мамочка? – произносит голос