Это было не просто решение. Это было публичное уничтожение. Хабалов побледнел, как полотно.
— Ваше Величество, я… я прошу…
— Просьб не будет, — отрезал Николай. — Приказ. Приступите к оформлению документов сегодня же. Генерал Алексеев, координируйте.
— Слушаюсь, — тихо, но четко сказал Алексеев, кивнув.
Николай перевел взгляд на Протопопова. Министр внутренних дел вздрогнул.
— Министр внутренних дел. Сообщите о положении с продовольствием и о деятельности революционных партий.
Протопопов заговорил путано, скачкообразно, переходя с фактов на мистические пророчества о «великом испытании» и «свете в конце тоннеля».
— …и мы молимся, Ваше Величество, дабы Господь вразумил смутьянов, а хлеб… хлеб, конечно, есть перебои, но это происки темных сил, я получаю знаки…
— Знаки? — Николай поднял бровь. Его тон был ледяным. — Я вижу знаки на улицах. Очереди за хлебом в три часа ночи. Листовки на заборах. А вы видите знаки в потолке. Вы уволены, господин министр. С сегодняшнего дня. Сдайте дела своему заместителю. Покиньте зал.
Тишина, воцарившаяся после этих слов, была оглушительной. Увольнять министра на заседании, без предварительных консультаций, одним предложением… такого не делали со времен Павла I. Протопопов замер, его рот открылся и закрылся без звука. Потом, ничего не сказав, сгорбившись, как будто его ударили по голове, он поднялся и, пошатываясь, вышел. Скрип двери прозвучал, как выстрел.
— Министерство внутренних дел требует твердой руки, — продолжил Николай, как будто ничего не произошло. — До назначения нового министра все карательные и полицейские функции в столице переходят под прямое управление командующего гарнизоном. Генерал Климович, вы будете отвечать перед генералом Алексеевым. Ваша задача: в течение 48 часов провести массовые аресты известных агитаторов на заводах. Не ждите доказательств. Изолировать. Закрыть радикальные газеты. Любые собрания, пахнущие бунтом, — разгонять силой. При сопротивлении — оружие на поражение. Вопросы?
Климович, хищник, почуявший железную волю и готовность к жестокости, лишь быстро кивнул.
— Никаких, Ваше Величество. Будет исполнено.
— Хорошо. Министр путей сообщения. Генерал Трепов.
— Ваше Величество, — Трепов выпрямился. Его уважали даже враги за прямоту.
— Продовольствие. Нужно дать городу хлеб. Немедленно. Все составы, все ресурсы путей — на подвоз продовольствия в Петроград и Москву. Приоритет — выше военных. Создаю Особый комитет по продовольствию. Вы — его председатель. Получаете чрезвычайные полномочия: реквизиция запасов у спекулянтов, право трибунала над саботажниками на транспорте, право привлекать войска для обеспечения перевозок. Ваша голова — в залоге за буханку хлеба в лавке рабочего. Поняли?
Трепов, человек дела, лишь твердо кивнул. В его глазах не было страха, а было понимание и готовность.
— Понял, Государь. Будет сделано.
— Военный министр. Генерал Беляев.
Беляев нервно подался вперед.
— Все ваши отделы снабжения переподчиняются временно Особому комитету генерала Трепова для скоординированной работы. Ваша задача — к лету обеспечить создание ударной группировки для масштабного наступления. Списки всего необходимого — на моем столе через три дня. Без прикрас. Если чего-то нет — пишите, чего именно и почему. Коррупция в интендантстве будет караться через военно-полевые суды. Расстрелами. Донесите это до всех подчиненных.
Беляев побледнел, но кивнул:
— Слушаюсь.
— Князь Голицын, — наконец Николай посмотрел на председателя правительства.
— Ваше Величество… — старик был в полуобморочном состоянии.
— Ваша задача — обеспечить видимость нормальной работы правительства для Думы и прессы. Никаких инициатив. Никаких заявлений без моего одобрения. Ваш кабинет — технический исполнитель. Все решения отныне будут приниматься здесь, в этом кругу, под моим руководством. Вы согласны?
Это был риторический вопрос. Голицын мог только беспомощно кивнуть.
Николай откинулся на спинку стула, обвел всех ледяным взглядом.
— Я повторю для всех. Вчера закончилась одна эпоха. Сегодня начинается другая. Я больше не буду просить. Я буду приказывать. Я больше не буду терпеть саботаж, бездарность и трусость. Цена ошибки или предательства теперь — не отставка, а тюрьма или виселица. Мы ведем войну на два фронта: с внешним врагом и с внутренним хаосом. В такой войне место только для решительных и преданных. У кого есть сомнения в своей способности работать в новых условиях — прошу подать прошение об отставке сегодня. Завтра будет поздно.
Он встал. Все вскочили следом.
— Генерал Алексеев, генерал Трепов, генерал Климович — останьтесь. Остальные — приступить к исполнению. Доклады о начале операций — мне лично, каждый вечер. Свободны.
Министры, потрясенные, почти не глядя друг на друга, стали покидать зал. На их лицах читался шок, страх, а у некоторых — проблески странного, почти животного облегчения. Наконец-то появился хозяин. Жестокий, непредсказуемый, но хозяин.
Когда за тяжелой дверью замерли шаги, в зале остались четверо. Николай снова сел, скинул маску абсолютной уверенности, и на его лице проступила усталость.
— Теперь — детали, — сказал он троим оставшимся. — Алексеев, план по гвардии. Как быстро сможем перебросить?
— Две недели, если отдать приоритет эшелонам, — немедленно ответил Алексеев, оживившись. — Но это ослабит участок фронта…
— Рискнем. Климович, список на аресты. Кто в топе?
Климович достал из портфеля аккуратный список.
— Руководители Петроградского комитета большевиков, эсеров-максималистов, анархисты с Выборгской стороны. Около пятидесяти человек. Но, Ваше Величество, арест парламентариев из левых фракций Думы… может вызвать скандал.
— Пока не трогать. Но взять под негласный надзор. Если шевельнутся — тогда и их. Трепов, ваши первые шаги?
— Реквизиция всех частных запасов зерна на крупных складах Петрограда, — отчеканил Трепов. — Под вооруженной охраной. Одновременно — проверка всех железнодорожных узлов на предмет «залежавшихся» вагонов. Расстрел пары крупных спекулянтов для примера. Новость об этом разойдется быстрее телеграфа.
Николай кивнул. В его глазах не было одобрения, лишь холодное удовлетворение, что механизм начал работать.
— Хорошо. Действуйте. Отчитывайтесь мне лично, минуя всех. Помните: от скорости и жесткости наших первых шагов зависит, будет ли в городе революция или нет. Я даю вам карт-бланш. Но и спрос будет по всей строгости.
Они ушли, и Николай остался один в огромном, молчаливом Малахитовом зале. Солнечный луч, пробившийся сквозь высокое окно, упал на зеленую гладь колонны, заставив её на мгновение вспыхнуть изнутри диким, красивым огнем. Он смотрел на этот луч. Всего час назад здесь сидели люди, которые правили Империей. Теперь они были пешками на его доске. Он только что сломал несколько жизней и карьер. И это был только первый день.
«Господи, прости меня, — пронеслось в голове. — И дай сил не согнуться под тяжестью этого креста. Или сделай так, чтобы я мог нести его, не становясь чудовищем».
Он позвонил в колокольчик. Вошёл дежурный флигель-адъютант.
— Приготовить автомобиль. Через час я еду в Царское Село. И… передать в канцелярию: сегодня же издать указ о строжайшей экономии во всех императорских дворцах. Меню, отопление, расходы — сократить вдвое. Пусть