Дверь скрипнула. Из темноты высунулась монументальная фигура Прокопчука. Без лишних слов я передал ему два узла — двадцать фунтов отборного «Байхового». Урядник коротко кивнул, взвесив в руках. Развязав оба мешка, он пошуровал там и, вытащив две пачки, осмотрел. После чего, довольно хмыкнув, сунул мне в руку тяжелый сверток и исчез в дверном проеме так же быстро, как и появился. Сделка в два касания.
Мы отошли на сотню шагов, прежде чем Кремень, не выдержав, не вцепился мне в локоть.
— Ну? Не томи!
Я развернул сверток. В тусклом свете уличного фонаря блеснуло серебро и мятые рублевки.
— Восемь рублев, — коротко бросил я.
Кремень замер, шевеля губами, будто молился.
— Восемь… Восемь целковых! — выдохнул он, и голос его сорвался на восторженный писк. — Пля, Пришлый, да ты колдун! Сидор за всё про всё — за леденцы, за кирпичи, за господский чай — пятерку совал! А тут мы только половину пачек скинули — и уже восемь!
— Это не колдовство, Кремень. — Я убрал деньги в карман. — Но это только разогрев. Нам еще «кирпич» пристроить надо. Лан, пойдем, это еще не все на сегодня.
— А мы куда? — подал голос Штырь, опасливо косясь на высокие заводские трубы, изрыгающие густой дым. — Чердак в другой стороне. Тут ловить нечего, окромя чахотки.
— Рынок прощупывать будем, — бросил я, не замедляя шага. — Гришка тут на вторую смену выходил, помнишь? Посидим у забора, подождем. Он парень пугливый, но кой-чего и рассказать может.
Долго ждать не пришлось. Заводской гудок прорезал сумерки, и из ворот повалила толпа — серые, выжатые досуха люди в промасленных робах.
Гришку я приметил сразу: он шел пригибаясь, рука хоть и была перевязана, но видно, что уже не так болела, как в прошлый раз.
— Штырь, Кремень, за мной. Но без резких движений.
Мы преградили ему путь. Гришка вскинулся, глаза расширились от ужаса.
— Не трясись, Гриха. — Я шагнул вперед, придерживая его за плечо. — Дело к тебе есть.
Гришка шмыгнул носом, немного приходя в себя, но всё еще ожидая подвоха.
— Ну.
— Жара небось адская? — Я кивнул в сторону цехов. — Чай пьете?
— Ведрами. — Гришка оживился, почувствовав, что расправы не будет. — Пьем, почитай, весь день. Артельщики закупают, да только экономят, черти…
Я выудил из мешка тяжелую, черную плитку «кирпичного» чая. В сумерках она выглядела как настоящий слиток черного золота. Пахла дымом, смолой и дешевой, грубой силой.
— Веди к своему старосте. Прямо сейчас. Скажи, есть солдатский «кирпич» по пятнадцать копеек за фунт. В лавке такой по тридцать, сам знаешь. Чистая выгода.
Гришка посмотрел на плитку, потом на меня, грустно вздохнул и повел.
Встреча состоялась за рабочим бараком, в закутке, заваленным пустыми ящиками. Староста артели — суровый мужик с огромным ожогом на всю щеку — долго крутил плитку в руках. Нюхал, колупал ногтем, даже лизнул с краю. Для него это не было роскошью — это был ресурс, топливо для его людей, чтобы те не падали в обморок у расплавленного стекла.
— Лист добрый, — буркнул он. — Сколько есть такого?
— Пуд найду прямо сейчас, — не моргнул я и глазом. — Цена — шесть рублей за весь пуд. По рукам?
Староста глянул на своих парней, те одобрительно загудели.
— По рукам. — Староста сорвал с головы засаленную кепку. — А ну, артель! Скидывайся, кто сколько может!
Пока рабочие, ворча и пересчитывая медь, скидывали монеты в кепку, я кивнул Кремню и Штырю.
— Дуйте к мосту. Пуд кирпича — это ровно сорок штук. В рогожу заверните и сюда рысью. Живо!
Парни сорвались с места. Я остался один против десятка потных, усталых мужиков. Чтобы сгладить паузу, небрежно привалился к стене, демонстрируя полное спокойствие.
Минут через десять из темноты вынырнули мои «грузчики», отдуваясь под тяжестью рогожного тюка. Штырь сопел как паровоз, Кремень выглядел серьезным и сосредоточенным. Тюк глухо шлепнулся на пустой ящик.
Староста лично вскрыл рогожу. Увидев ровные ряды черных «слитков», он довольно крякнул и протянул мне кепку, полную мелочи.
— Считай, паря. Тут всё честно, артель врать не будет.
Я не стал пересчитывать каждую копейку — по весу и так было понятно, что сумма верная. Деньги были грязными, пропахшими мазутом и потом, но в моих руках они превратились в чистый капитал.
Я выловил из кучи монет новенький гривенник и подбросил его Гришке.
— Это тебе за наводку. А теперь скажи: на других заводах так же?
— Везде, Сень! — Гришка сжал монету в кулаке. — На Путиловском, на Обуховском… Везде артели. Чай — это первое дело.
— Ну, бывайте, артельщики.
Мы шли по ночному Петербургу. В кармане приятно болталось шесть рублей от рабочих и восемь от казаков — четырнадцать целковых за один вечер.
— Слышь, Пришлый… — Кремень шел рядом, и в его взгляде больше не было сомнений. — Мы ж так за месяц… богатеями станем.
— Богатеями — вряд ли, — усмехнулся я. — Но чего пожевать уж точно будет и не только. Теперь главное не оплошать.
Глава 22
Глава 22
Мы поднимались на свой пятый этаж тихо, как тени, стараясь не тревожить чуткий сон доходного дома. Стены парадной пахли прокисшими щами и сыростью, а лестница под ногами предательски поскрипывала.
На чердаке было ненамного свежее, зато тепло. Малышня в тусклом свете огарка свечи, который Шмыга где-то раздобыл, с азартом пересчитывала медь. При нашем появлении все вскинулись.
— Ну, торгаши, докладывайте. — Я сбросил пустой мешок в угол и привалился к теплой кирпичной трубе.
— Ох, ну и денек, — выдохнул Шмыга. — Сначала у Таврического встали, так там бонна одна как заверещит, мол, оборванцы заразу разносят. Городовой прибежал, насилу ноги унесли. Пришлось к костелу на Ковенском перебираться. Там дело пошло — институтки после уроков как саранча налетели. Пять банок «Ландрина» в розницу раскидали и одну целиком господину в цилиндре сбыли. Гляди!
Он высыпал на рогожу горсть медяков и пару серебряных гривенников. Для мелюзги это был настоящий клад.
— Шестьдесят четыре копейки чистыми, Пришлый! — Кот сиял, как начищенный самовар, несмотря на чумазую мордашку.
— Молодцы, — кивнул я. — Негусто, но для первого захода сойдет.