Именно провал этой явно нелепой и негуманной операции, в случае чего, облегчит нашу и без того тяжкую участь.
Возник вопрос о целевом назначении нашего лагеря — его поставил перед фюрером пате.
Ответ на это дополнительное донесение не заставил себя долго ждать — он-то и взбудоражил нас. Гипнотизеров, за исключением Артура Цодера, которого надлежит передать на службу в гестапо, откомандировать в распоряжение Бакке и немедленно приступить к дополнительному строительству (к директиве приложен отлично исполненный в красках план строительства).
Дополнительное строительство касалось крематория, очень большого, со множеством печей.
Вскоре получили специальную директиву и пространную инструкцию об использовании этого крематория. Но у нас не такая уж большая смертность, чтобы строить крематорий-гигант. Где тут зарыта собака?
На этот свой наивный вопрос я получил ответ (почти исчерпывающий, хотя он и не был прямым) из доставленных нам самолетных ящиков. (Мы недавно силами военнопленных построили свой лагерный аэродром.) На этих ящиках зловещие надписи: «Циклон. Обращаться осторожно!» Ящики сопровождал солидный доктор, который прикомандирован к нашему лагерю постоянным сотрудником, он именовался в соответствующем приказе врачом унтерштурмфюрером Германом Шпильманом. Шпильман и пате в первый же день прибытия загадочного груза о чем-то долго совещались; мне на сей раз не удалось проникнуть в тайну, которая порождала в моем сердце что-то страшное. Мой страх усилился, когда я узнал, чем же опасны ящики с таким грозным предостережением.
_____
Оказывается, строительство крематория-гиганта реально. Скоро прибудут специалисты. Бог ты мой, на что отвлекают силы! И нам они в тягость: надо кормить, а с продовольствием все хуже и хуже; скверно и с жильем. С болью в сердце замечу: из-за этих специалистов пате намерен ликвидировать больницу, устроить там второе общежитие. Я поднял тревогу: угроза эпидемий — это же страшно и для нас. Пате сказал, что он отлично меня понимает, но иного выхода пока нет…
_____
Первый значительный интервал в моих записях. Перенес я и часы — с позднего вечера на раннее утро: расстроенный сон, нервы, тяжелые думы виной тому. Не лучше чувствует себя и пате. Моя борьба с самим собой в эти тягостные дни привела меня к одному непоколебимому решению: повлиять на самого дорогого для меня человека — пате, образумить его, — нам надо спасти свои души, как-то уйти от самого страшного греха. Правда, я еще не знаю, как это сделать. Но если он поймет меня, если в принципе согласится, мы тогда совместно найдем для этого верные пути. Сейчас же мне надо сделать к этой цели первый шаг: пате почему-то игнорировал все материалы, будь они наши или советские, где речь шла о злодеяниях; надо нарисовать ему убедительную картину таких злодеяний и под каким-то предлогом заставить полюбоваться этой картиной — убедить его на леденящих ум и сердце фактах, что некоторыми нашими соотечественниками овладело безумие и что мы не должны стоять в одних рядах с подобными безумцами.
Я около месяца затратил на разработку необходимых материалов. Пате разрешил мне свободный доступ к своим сейфам (у него их два), в том числе и к маленькому, заветному. Хочу заполучить все для атаки на пате. Вот только не задеть бы его самолюбие!.. Будь что будет, но от своего намерения не отступлю, оно гуманно и даже благородно.
Приведу лишь некоторые фактические данные (они «законсервированы» были в маленьком сейфе пате), которыми я старался потрясти пате, склонить его на свою сторону.
_____
Как известно, в нашем лагере содержатся пленные разных национальностей. Среди этих лагерников люди почти всех профессий, всех специальностей: ученые, инженеры, врачи, юристы, работники искусства, писатели, рабочие, крестьяне, государственные деятели. Более тысячи человек мы занимаем изнуряющей физической работой, при этом плохо их кормим, почти не кормим.
Получена депеша о пополнении лагеря, особо оговорена забота о жилье, видимо там знают, что у нас это самое узкое место.
Все говорит о том, что мы, наш лагерь, пойдем путем Майданека, где расположен фернихтунгслагер (лагерь уничтожения). У нас тоже много бараков — больше ста, они забиты до отказа людьми, у нас уже есть колючая проволока, она везде, вокруг лагеря, внутри его; проволока подключена к току высокого напряжения. У всех караульных помещений круглосуточно дежурят часовые с пулеметами; нам прислали эсэсовцев для охраны, кампфполицаев, они сплошняком отпетые уголовники; этого, оказывается, мало: нам запланировали более 150 овчарок. А дальше, — все клонится к тому, — когда пустят в ход крематорий, будет еще хуже, еще отвратительней.
Как ни поверни, а мы с вами, пате, тоже волею нашей горькой судьбы будем поставлены в один ряд с уголовниками-кампфполицаями и сторожевыми собаками.
_____
В фернихтунгслагере (Майданек) были свои излюбленные методы истязания и умерщвления лагерников, их принято называть зверскими и садистскими: били палкой по затылку, сапогом в живот или в пах, по половым органам, топили лагерников в грязной воде, которая по канаве шла из бани, голова погружалась в эту воду и прижималась сапогом до тех пор, пока человек не лишался жизни, подвешивали за связанные назад руки, в этом случае подвешенный быстро теряет сознание, его опускают на землю, а когда сознание вернется, снова подвешивают, и так до рокового предела; в ходу была виселица, в каждом секторе, перед каждым бараком, сутками, неделями висели люди, часто от трупов смердило, имелся специальный барак с перекладинами у потолка, на которых вешали людей целыми группами; основное же — газовые камеры, газ «циклон» (на днях нам еще доставили самолетом около двух тысяч банок с препаратом «циклон-Б». Я не знаю, чем этот препарат отличается от «циклона» без «А» и «Б» и есть ли «циклон-А»?).
Все эти ужасные факты я непременно свяжу с нашей будущей жестокой действительностью, нам от нее никуда не уйти… Нет, уйти можно, только надо проявить мужество, мужество и еще раз мужество.
Я так и скажу об этом пате. И для примера возьму самое последнее событие — исчезновение местных селян. Мы наивно пожимаем плечами: ничего, мол, не знаем, видимо это происки бандитов-партизан. А в действительности? Лейтенант гестапо П. А. как-то раскрыл мне тайну: к трагедии причастии и пате, и Барский. Пожалуй, им принадлежит первая роль. К сожалению, у меня, видимо, не хватит мужества уличить пате, нет, не хватит, хотя соблазн… Ай, не дури, Ганс! Пате наверняка не хотел большого зла селянам, но его впутали в это мерзкое дело, потому он и не посвятил меня в то, что произошло… И как неприятно, что пате очутился в одной компании с полицаем Бобровым, которому отвели самую омерзительную роль: он обманным путем увозит селян и передает