— Чуточку потише, мамочка, не устраивай сцен, они теперь не в моде… Ты, мамочка, раньше, кажется, держалась на сей предмет иных взглядов, но об этом я так, между прочим, — взгляды у каждого человека меняются. Пользуясь случаем, я хочу сказать тебе с папой, что мне скоро семнадцать лет, у меня уже есть паспорт, я стала самостоятельной, и эту самостоятельность надо уважать на деле.
— Уважать твою самостоятельность на деле! — Василий Илларионович резко подошел к дочери и, сжав огромные кулаки, добавил: — Согну в бараний рог, но безобразничать не позволю!..
— За это теперь, папочка, наказывают… Только тронь, я тотчас пойду в комсомол, в газету «Смена»… Там тебя так проработают за деспотизм, за домострой, за твои скотоводческие выражения, что тебе не поздоровится.
Василий Илларионович одной рукой схватил Геру за волосы, напряженно посмотрел в ее черные, непроницаемые глаза, а второй рукой наотмашь ударил ее по щеке.
Затем, шатаясь, бледный как полотно, он поплелся в свой кабинет. Мать бросилась к дочери и, лихорадочно покрывая ее сухие щеки поцелуями, злобно сказала:
— У, зверь… Завтра же уйдем от него, дикаря, варвара… Уйдем! Пусть живет один, посмотрим, кто на этом проиграет!..
Гера молчала, поправляя взлохмаченные волосы.
Василий Илларионович, раздвинув в кабинете кресло-кровать, не раздеваясь прилег. Он ждал, что жена и дочь придут с раскаянием, но ни та, ни другая не приходили. Как стала не похожа на себя Гера! Что-то они проглядели в ее воспитании. Как теперь ему быть, как повести себя? Жаль девчонку, — ведь перехлестнул, погорячился… И все же надо держаться. Мать-то сразу шарахнулась в сторону Геры. Не надо быть педагогом, чтобы понять всю пагубность такого разногласия между отцом и матерью.
Что-то нехорошо с сердцем: дьявольски поджимает, пульс дрянной… Этого еще недоставало, завтра ответственная операция. Надо бы уснуть, хоть бы на три-четыре часа… Оказывается, и нервы у него поизносились. Жалость к Гере застилает все. Никогда грубого слова не говорил, а тут, и а тебе — физическая расправа.
А за плотно закрытой дверью шел программный разговор. Узнан о нем Василий Илларионович своевременно, последующие события во многом, возможно, были бы предотвращены…
Гера сумела остановить материнские слезы:
— Не плачь, мамочка, я сделаю так, что он еще не раз пожалеет о своем поступке.
— Только не делай мне больно. Помни, что у тебя есть мать, которая пальцем тебя никогда не тронула и не тронет.
Чара Архиповна положила руку на голову дочери и ласково провела по волосам. Гера резко отстранилась:
— Не надо, мамочка, ни к чему сейчас эти сантименты, да и вообще их надо искоренять.
— Гера, милая, да что с тобой! Ты опять что-то не то… Не туда клонишь, родная, не туда, а бог знает куда!..
— Сегодня, сейчас, мамочка, я хочу как раз говорить то, что надо, говорить своим языком, сообразно своему характеру. — Гера пытливо посмотрела на мать: как действуют ее нарочито подбираемые слова?
— Да не больна ли ты, девочка?
— Вот-вот, я так и знала… Тебе осталось лишь пощупать мой лоб… Эх, мамочка, мамочка, как ты отстала, как устарели твои взгляды…
— Но тогда объясни, в чем дело? Что произошло с тобой?
— Ничего особенного. Просто у меня раньше не было повода отказываться от двойной жизни, хотя мне давно претило обманывать своих чутких и проницательных родителей.
— Ты что — глумишься?..
— Нисколько! Это просто, если хочешь знать, стиль нашего круга, нашего общества!
— Бог ты мой! — взвизгнула Чара Архиповна, но потом с таинственным видом прошептала: — Это что еще за общество? Не в руки ли бандитов ты попала?
— Мамочка, у нас отменные парни и, кроме меня, есть еще одна девочка, тоже с возвышенной душой и очень культурная. Хотя нас и немного, но мы сильны духом, очень сильны.
— Боже мои! Головушка моя горькая!..
— Если ты будешь шуметь и причитать, я замолчу, хотя мне искренне хотелось бы внести полную ясность в наши взаимоотношения… Может, ты этого не желаешь? Так и скажи!
— Нет, я хочу выслушать тебя до конца. Хочу все знать.
— Все или не все — это другой вопрос… Мы не какие-нибудь заговорщики. Мы просто решили и дали друг другу клятву дружить, и не просто дружить, а на определенных, заранее выработанных принципах. Только ты, мамочка, не делай таких страшных глаз: все это так приятно, так увлекательно, вот увидишь!
И Чара Архиповна увидела. Слушая дочь, она воспринимала ее восторженную болтовню как смесь нелепой фантазии и иронии, как скороспелую детскую выдумку, вызванную обидой на отца. Но, к величайшему огорчению матери, то была горькая правда. Ее Гера действительно за последний год, когда ей разрешались совершенно бесконтрольные прогулки и когда она полюбила «Брод», как назвала «стильная» молодежь Невский проспект, приобрела новых друзей. Это была компания из четырех человек: трех юношей и девушки. Геру они приняли потому, что им хотелось пополнить свой круг хотя бы еще одной девушкой, которая так же, как и они, владела английским языком и изысканно одевалась.
Группка имела свою «конституцию» из пяти разделов, в каждом разделе по три пункта. Возглавлял ее «президент» Гарольд Хряпкин — долговязый восемнадцатилетний парень с пышной пепельного цвета шевелюрой; у него был «вице-президент» Рудольф Малявкин — толстяк-коротышка с такой же шевелюрой, как у президента, но черного цвета; членами значились Богема Свистунова и Эдуард Рудельсон. «Конституцией», в частности, предписывалось одеваться красиво и сверхизысканно и разговаривать между собой на английском языке. Члены сообщества должны хорошо танцевать, между собой никаких любовных интриг не допускать. Если же кто-нибудь из них не в силах противиться любви — искать ее на стороне. Все члены, в том числе, конечно, и она, Гера, в ближайшее время обязаны покончить с зависимостью от родителей.
— И они тоже бросили учиться? — спросила подавленная Чара Архиповна.
— Кто как… Но не отвлекай меня, мамочка, я еще не все сказала… Я, мамочка, влюблена и, кажется, скоро выйду замуж. Тс-с-с! — Гера предупреждающе приставила указательный палец к накрашенным губам, сложив их в трубочку: — Никакой паники и никаких слез…
— Но ведь тебе еще нет восемнадцати лет!
— Человек, в которого я влюблена, как раз это и ценит. Пока что он заберет меня просто так… Мы будем жить фактически… Потом в его стране за деньги можно добыть какие угодно документы. А он имеет уйму денег.
Гера смолкла, выжидательно посматривая на мать: готова она или еще нет услышать имя избранника своей дочери? Затем уверенно продолжала:
— Я, мамочка, выхожу замуж за Форда-младшего, я его невеста… Это тот Форд, мамочка, который живет в