По крайней мере, так обстояли дела в понедельник 29 сентября 1794 года, когда я впервые увидел остров с марса бизань-мачты «Леди Джейн», вышедшей из дока Шэдуэлл-Бейсин в Уоппинге после восьмидесяти шести дней плавания.
Приближение к Ямайке с моря — дело странное, потому что ветры здесь странные. Днем они дуют ровно на берег, а ночью — ровно с берега. И это к лучшему, иначе ни один парусник никогда бы не добрался до суши, ведь соваться к ямайскому побережью впотьмах не станет никто, кому жизнь дорога.
«Леди Джейн» шла на запад мимо мыса Педро-Пойнт на северо-востоке острова, держа курс на бухту Рио-Бланко-Бей. Вдоль всего побережья тянулись маленькие островки («ки» — так их здесь называют): просто коралловые скалы, торчавшие из воды, поросшие водорослями и облепленные морскими птицами, — вполне достаточно, чтобы разбить корабль. Но капитан судна, Клауд, знал побережье и знал свой корабль — трехмачтовое судно в триста пятьдесят тонн. Он благополучно подвел его к устью Рио-Бланко-Бей, и мы легли в дрейф.
Затем мы с ним (я был первым помощником) поднялись на грот-марс, чтобы изучить берег в подзорные трубы. Небо было глубокого, чистого синего цвета, а море под нами — таким кристально-прозрачным, что видны были рыбы и черепахи, плававшие над морским дном. Жара стояла невыносимая, и из всей одежды мы могли вытерпеть лишь хлопковую рубаху, коленкоровые панталоны да соломенную шляпу от солнца. Матросы, само собой, ходили босиком, но Клауд носил башмаки, чтобы подчеркнуть свой чин, как, впрочем, и я.
— Вся хитрость, мистер Флетчер, — говорит он, изучая проход, — в том, чтобы войти при ровном ветре, когда под килем вдоволь воды, и провести ее над скалами. Ну и с лоцманом, разумеется!
Поскольку корабль стоял на виду не более чем в миле от бухты, долго ждать нам не пришлось. Вскоре мы увидели, как несколько десятков человек спустили к воде большую лодку с белоснежного пляжа, над которым нависали огромные мангровые деревья с ослепительно-зеленой листвой. Лодка отошла от берега и стала прокладывать себе путь среди больших черных скал, усеянных пеликанами.
За лодкой и белой полосой берега виднелась группа деревянных домов с верандами и широкими крышами, несколько чернокожих, смотревших на корабль, и больше почти ничего. Клауд указал на белого человека среди них. А позади, за ними, перистая зеленая громада острова вздымалась к фиолетовым горам; кое-где поднимались струйки пара — солнце вытягивало влагу из жарких, сырых джунглей.
Лодка шла по волнам; шесть гребцов налегали на весла как волы, а на кормовом сиденье у румпеля сидел еще один человек. Все они были черными. Я с щелчком сложил трубу и повернулся к Клауду.
— Капитан, — говорю я, — мы здесь дела уладим или придется вглубь острова податься?
Он ухмыльнулся и постучал пальцем по крылу носа. Он был куда старше меня, нрава довольно приятного, и — что сознавал в полной мере — валлиец. Воображал себя таинственной личностью, этаким мрачным кельтом.
— Послушайте-ка, мистер, — говорит он, — как мы и договаривались: вы занимаетесь своим делом, с которым управитесь лучше меня самого, а мою часть оставьте мне. Чем меньше вы знаете, мой мальчик, тем для вас же лучше.
— Есть, капитан, — отвечаю я, позволяя ему нести эту чушь, лишь бы он был доволен. После совместной жизни на корабле в сто футов длиной и двадцать пять шириной, где на шканцах всего-то и было нас шестеро для разговоров, маленьких тайн друг от друга у нас почти не осталось.
— Что ж, прекрасно! — говорю я. — Но позвольте напомнить, что я выложил на стол золото и участвую в этом предприятии наравне с вами! Вы знаете мои обстоятельства.
На самом деле капитан Клауд знал обо мне ровно столько, сколько я хотел ему поведать. Он знал, что я — Джейкоб Флетчер, двадцатилетний наследник покойного сэра Генри Койнвуда, миллионера из Поттериса и моего родного отца. Знал он и то, что меня изгнала из Англии моя мачеха, леди Сара Койнвуд, которая представила Адмиралтейскому суду такие доказательства, что меня разыскивали по обвинению в убийстве. Он знал это еще до того, как я ступил на борт его корабля, и непомерная цена за мой безопасный выезд из Англии учитывала этот факт.
Он также знал, что мои спутники на борту — Сэмми Боун, седовласый ветеран Королевского флота, ныне разыскиваемый за пособничество моему побегу из-под стражи, и мисс Кейт Бут (известная на корабле как миссис Флетчер для соблюдения приличий). Из всей нашей троицы Кэти Бут была единственной, кого никто ни за что не разыскивал, если не считать, что ее желал каждый мужчина на борту, что было вполне естественно для девушки ее красоты.
Чего Клауд не знал, так это того, что я был виновен по всем статьям, ибо в феврале 1793 года, сразу после начала войны, меня силой отправили на вербовочный тендер «Буллфрог», где боцман (некий Диксон) был таким садистом и злобным ублюдком [1], что мне пришлось избить его и утопить. Легко сказать, да только деяние это было убийством, самым настоящим, и так глубоко въелось в то, что у меня зовется совестью, что я не посмел предстать перед трибуналом.
Вот что мистер Клауд знал и чего не знал. Я же, со своей стороны, знал, во-первых, что он мошенник, иначе никогда бы не взял меня на свой корабль. Я также знал, что у доброго капитана в задраенных трюмах «Леди Джейн» имеется два груза. Первый — обычный набор припасов для плантаций: инструменты, гвозди, одежда для рабов, соленая рыба и тому подобное. Его предстояло выгрузить дальше на восток, в Монтего-Бей, и он был совершенно законен.
Другой груз состоял из пятидесяти длинных ящиков, в каждом по дюжине «мушкетов Тауэр» с клеймом GR на замках, а также из ящиков и бочонков с порохом, дробью и двадцатью пятью тысячами готовых боевых патронов. Все это добро надлежало выгрузить в Рио-Бланко-Бей и продать некоему мистеру Вернону Хьюзу из Африканского общества. Эти красавцы были радикальным крылом аболиционистского движения; им надоело проталкивать законопроекты через Палату общин, где заправляли ямайские сахарные миллионеры, и они наконец поняли, что никто в правительстве не станет отменять рабство, пока рабы приносят Британии такие деньги. Так что мистер Хьюз и его приятели решились на иные меры, и их люди в Англии в глубочайшей тайне вышли на капитана Клауда, предложив золото за каждый мушкет, который