И ей это нравилось. Нравилось до боли.
Её щека лежала на его теплой груди. Голубые символы под её ладонью всё ещё мерцали, хотя слабее, чем раньше — нежные линии, похожие на светящиеся созвездия, высеченные прямо в его коже.
Он был великолепен.
Невероятен.
Ошеломляющий.
Сильный. Опасный. Нечеловеческий.
И всё же… она чувствовала себя рядом с ним такой, какой давно не была.
В безопасности.
Никто не мог причинить ей вред — не здесь, в святилище небес, не сейчас, когда Кариан держал её так, будто каждая частица его тела стояла между ней и всем, что могло её ранить. После того, что она видела… после того, чему стала свидетелем… в его присутствии страх отступал.
Он был Марак.
Один из семи.
Повелитель этого необъятного мира.
И теперь… он выбрал её.
Она должна была бы бояться. Должна была бы дрожать от ужаса. Наверное. Но страх был теперь лишь слабым отголоском в глубине сознания — тихим, затухающим. Его заглушали воспоминания: как он прикасался к ней, как издавал низкие хриплые звуки, когда она тянулась к нему, как держал её после этого, как будто боялся отпустить.
Она тихо выдохнула.
Может ли всё это быть реальностью? Этот парящий дворец. Эта планета под двумя лунами. Этот невероятный мужчина — нет, существо, богоподобный владыка — который обнимает её так, будто она его пара. Его избранная. Его половина.
Чувствовалось так, словно это сон. Но теперь, впервые за долгое время… она не хотела просыпаться.
С момента похищения.
С момента аукциона.
С момента того ужаса…
Она впервые не хотела назад.
Не сейчас.
А может… и никогда.
Глава 33
Леони давно перестала считать дни.
Время в парящем дворце над Люксаром текло странно — не так, как на Земле. Его нельзя было измерить привычными ритмами: солнца поднимались и опускались, луны скользили за огромными стеклянными окнами её покоев, небеса меняли оттенки… но сама реальность здесь будто дышала иначе.
Каждое утро она просыпалась в шелковых простынях в своих личных покоях — роскошных, словно вырезанных прямо из облаков. Нуак или один из молчаливых Йерак приносил ей блюда, которые не имели ничего общего с земной пищей, но выглядели так изящно, будто их создавали художники. Для неё готовили невесомую одежду из мерцающих тканей, светящихся мягким чужим сиянием.
У неё было всё.
Кроме того, чего ей действительно не хватало.
Сначала ей казалось, что изучение маджаринского языка — цель, за которую можно держаться. Вечерами Кариан учил её во Внутреннем Святилище, давая странные настои, от которых мысли вспыхивали, а слова впитывались в сознание, словно капли краски в прозрачную воду. Его голос — низкий, властный — проникал в неё, и она ловила себя на том, что ждет этих уроков сильнее, чем хочет признать.
Теперь она могла говорить с ним свободно. Без переводчика.
Но чем ближе ей казалось, что она становится к нему, тем острее чувствовалась пропасть.
Кариан оставался загадкой.
Днём его рядом не было. Куда он уходил — она не знала. Вероятно, делами правления занимался. Всё-таки он Марак — правитель крупнейшего домена Люксара, существо, которого почитали как божество. Йераки никогда ничего не объясняли. Отвечали ровно настолько, насколько требовал этикет — вежливо, сдержанно… и чуть испуганно.
Она была его собственностью. И это ощущение не оставляло их обоих.
Вечером Кариан приходил за ней. И её тело реагировало на него мгновенно — тянулось, вспыхивало, узнавая. Его голос, его запах, его прикосновения были как наркотик. Он умел делать так, что она чувствовала себя желанной, любимой, обожествляемой. Никто — ни человек, ни кто-то иной — не умел касаться её так.
Но сегодня, когда дверь открылась и она услышала его голос, что-то внутри неё сжалось.
— Иди, — сказал он, высокий, величественный, в черно-серебристых одеждах, изящно струящихся при каждом его шаге.
Она поднялась… но не двинулась к нему.
Её взгляд упал на звёзды за окном, на серебристые луны.
В груди болезненно дрогнуло воспоминание о Земле — о горьком кофе и горячем круассане, о воскресных утрах, когда Альфи спал у её ног. О мокрой траве под босыми ступнями. О ветре, который трепал листья в парке рядом с домом.
Кариан молчал, но она чувствовала, как он смотрит на неё.
— Тебя что-то тревожит, — сказал он.
Сначала она не ответила. Потом медленно повернулась к нему.
— Я скучаю по своему миру, — произнесла она по-маджарински, уже легко, мягко. — По мелочам. По запаху дождя. По своей собаке. По настоящему хлебу.
Его лицо не изменилось… и всё же в едва заметном наклоне головы было что-то иное.
— Здесь тебе хорошо, — сказал он тихо.
— Я знаю. — Она сглотнула горечь. — Здесь всё идеально. Настолько идеально, что… не по-настоящему. Я хочу… — она вздохнула. — Не знаю. Наверное, просто снова почувствовать себя человеком. А не… — губы дрогнули. — Не вещью.
Он шагнул ближе. Его присутствие заполнило всю комнату. Но она не отступила.
— Я не держу тебя в цепях.
— Я знаю, — сказала она горько. — Только в шелке, удовольствии и дворце на небесах. Прости, но это… тоже клетка.
Его глаза чуть сузились — не в гневе. Скорее — в понимании. Или в боли, которую он не умел выражать иначе.
— Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя пленницей.
Она опустила взгляд. Ей вдруг стало очень, очень уставшей.
— Я сама не знаю… злюсь ли я на тебя. Или на всё вокруг. — Её голос стал тише. — Я не выбирала этого. Но я стараюсь… как-то жить с этим.
Повисла долгая тишина.
Потом он протянул ей руку. Не требуя — предлагая.
— Пойдёшь со мной сегодня? — спросил он мягко. — Ты не обязана. Если не хочешь.
Это по-настоящему удивило ее.
Её взгляд скользнул с его руки на лицо. И впервые она увидела в его глазах уязвимость. Едва заметную. Но реальную.
— Я не знаю, — честно сказала она. — Не сегодня. Мне… нужно побыть одной.
Он смотрел на неё долго.
Потом кивнул — медленно, принимая.
— Как скажешь, Леони.
Он произнёс её имя так, будто касался губами её сердца. Потом развернулся и вышел, дверь мягко закрылась за ним.
Леони тяжело выдохнула. Села на край кровати, переплетя пальцы. Она сама не знала, чего хочет.
Но впервые ей показалось… что он