— Ну, раз он друг Валека — значит, и здесь ему рады. Пойдёмте, мальчики.
Он ведёт нас прочь от арены, легко проталкиваясь через толпу. Я иду рядом, Чума — в трёх шагах позади.
Мы долго петляем по запутанным коридорам, пока шумы рынка не превращаются в далёкий гул. Наконец Гио останавливается у потрёпанной металлической двери, вбивает код в ржавую панель. Дверь шипит, открываясь, и выпускает тяжёлый запах застоявшегося дыма.
— Добро пожаловать в моё скромное жилище, — Гио делает широкий жест рукой. — Чувствуйте себя как дома.
Я захожу первым, падаю на протёртый до дыр диван. Чума остаётся стоять — прямая спина, непроницаемое лицо под шарфом. Он будто не доверяет воздуху в этой комнате.
Гио подходит к столу, выуживает из ящика бутылку янтарного алкоголя и трое побитых жизнью стаканов. Наливает щедро — как всегда — и вручает нам.
Я принимаю и опрокидываю залпом. Чума смотрит на свой стакан, будто там человеческая моча. Даже не тянется.
Гио пожимает плечами, ставит его на стол и усаживается в кресло, откинувшись назад и сплетая пальцы за головой. Его взгляд пронзительный, оценивающий.
— Ну, Валек. Чем обязаны такому визиту?
— Информация нужна, — говорю, подаваясь вперёд, стакан безжизненно болтается между пальцами.
Брови Гио поднимаются.
— Ну, место ты выбрал правильное. Только дай угадаю. — Он смотрит в потолок, лениво вращая свой стакан. — Зная тебя, это такой тип информации, из-за которой кто-то в итоге умрёт. Так вот… она нужна тебе, чтобы убивать? Или чтобы убили тебя?
— В данном случае — и то, и другое, — сообщаю, мельком глянув на Чуму.
Гио взрывается смехом.
— Конечно! Как же иначе.
Я каменею взглядом.
— Мне нужно знать, не занимается ли Совет торговлей омегами, Гио.
Он застывает. Смех исчезает. Лицо пустеет, становится гладким, как маска.
Мгновение — два — три.
И лишь потом на губах медленно расползается ухмылка.
— И с чего бы тебе задавать такие вопросы? — говорит нейтральным голосом. — Последнее, что я слышал — ты разменял свою славную карьеру на роль шавки при Совете.
Вот и оно.
Не удивляет, что он знает больше, чем показывал. Это его работа — знать. И делает он её отлично. Только поэтому я однажды не пустил ему пулю в голову. Считал, что живой он пригодится мне больше.
Для его же блага пусть так и будет.
Я пожимаю плечами, хотя напряжение в воздухе такое, что малейшая искра — и будет бойня. И не стоит забывать: даже если я не вижу охрану Гио, это не значит, что нас не десять к одному.
— Назови это профессиональным любопытством. Люблю знать, кто мой работодатель.
Гио фыркает.
— Профессиональным любопытством? Держи меня крепче. Я тебя знаю, Валек. Ты не стал бы спрашивать, если бы не подозревал правду. Особенно, если сам вопрос может нас обоих прикончить.
Я молча жду.
Наконец Гио тяжело выдыхает и проводит ладонью по лицу.
— Ладно. Да, слухи ходят. И да, я бы не удивился, если бы всё оказалось правдой. Совет нынче суёт свои грязные пальцы в такие пироги, что тебе и не снилось.
Чума издаёт глухой звук отвращения. Гио поворачивается к нему.
— Что не так, красавчик? — язвит. — Не фанат промысла?
— Я не фанат рабства, — огрызается Чума, голос хриплый, низкий, гневный.
И я уверен, что он тоже не фанат грязных пальчиков в пирогах.
Гио хохочет коротко, хрипло:
— Ну, так вышло. Тут это часть жизни. Особенно когда речь об омегах.
Верхняя губа Чумы чуть приподнимается — почти незаметная, но презрительная гримаса.
— И тебя это устраивает? — бросает он холодно. — Наживаться на чужих страданиях?
Глаза Гио узко щурятся, взгляд становится жёстким, непробиваемым.
— Слушай, дружок. Я не знаю, кем ты себя воображаешь, но давай проясним одну вещь, — произносит он, не отрывая взгляда от Чумы. — Я с Советом дела не веду. Ни сейчас, ни когда-либо. И, между прочим, единственная причина, по которой я не пустил тебе пулю между глаз, как только ты вошёл, — это он. — Он кивает на меня. На его лице расползается медленная, злая ухмылка. — От тебя за километр воняет солдатнёй.
Глаза Чумы сужаются, рука едва заметно дёргается над ножом, но он молчит.
— Мы не планируем задерживаться, — вставляю я, пытаясь сгладить острые углы. — Получим, что нужно, и нас здесь больше не будет.
— Будете “не здесь” навсегда, если ваши хозяева в Совете узнают, что вы задаёте такие вопросы, — лениво поднимает бровь Гио.
— Это угроза? — рычит Чума.
Я бросаю на него взгляд сбоку: остынь, долбоёб.
Он меня, конечно, не слышит.
Гио лишь ухмыляется.
— Дружеское предупреждение. Если бы это была угроза — вы бы уже лежали трупами.
— Так ты не уверен, что они торгуют омегами? — возвращаю разговор в нужное русло.
Гио выдыхает, проводя ладонью по щетине на челюсти.
— Точно — нет. Но я бы не удивился. Эти ублюдки готовы на всё, лишь бы удержать власть.
Он замолкает на секунду, обдумывая что-то. Потом наклоняется вперёд, понижая голос:
— Ответов, которые вы ищете, у меня нет. Если Совет и занимается этим, они не настолько тупые, чтобы оставлять следы. Но если вам нужны доказательства… есть один человек, который может их иметь.
Я поднимаю бровь, но лицо держу спокойным:
— И сколько это будет стоить?
— Ничего, — бросает он. — Вообще. Вас здесь не было. И моего имени — нигде. Я не настолько ебанутый, чтобы оставлять следы на чём-то, связанном с Советом. Так что просто держите рот закрытым — и в расчёте.
Я фыркаю.
— Это я могу.
— Есть один наёмник, по кличке Ворон, — продолжает Гио, на редкость серьёзным тоном. — Много лет мотается по Внешним Пределам, психованный настолько, что пересекает границу с вашей Родиной туда-сюда, как будто там прогулочная зона. У него нос в каждом грязном деле, что проходит там. Если Совет отслеживает омег — это идёт через Вриссию. И если кто и знает, то только Ворон.
— Значит, он вриссианец? — уточняю.
— Нет, — ухмыляется Гио. — Но, без обид, если вы доберётесь до него живыми, пусть уж твой пафосный дружок занимается представлениями. Стоит тебе произнести пару слов этим акцентом — и он тебя пристрелит. Там… скажем так, плохая история между ним и твоей родиной.
— Без обид, — повторяю плоским тоном. — Где его искать?
Гио пожимает плечами:
— Последнее, что слышал — засел в укрытии на границе пустошей, недалеко от того, что осталось от Тревала. Но, Валек… берегись. Если Совет действительно в этом замешан — они играют до конца.
Тёмный смешок вырывается из моей груди,