— Не беспокойся, Гио. Я привык иметь дело с монстрами.
Я поднимаюсь. Чума тут же занимает место рядом — тень, что идёт за мной.
Мы почти у двери, когда Гио громко бросает:
— И учтите, если Ворон снимет с вас кожу и сошьёт себе модную новенькую куртку — я вам ничего не говорил.
Я отдаю ему насмешливый салют и выхожу в тусклый коридор. Дверь захлопывается, замок щёлкает глухо и окончательно.
Мы идём обратно через узлы туннелей, и только когда слабый дневной свет тусклой поверхности бьёт нам в лицо, Чума говорит:
— Ты ему доверяешь?
— Гио? — я хмыкаю. — Доверяю? Нихрена. Он бы и родную мать продал, если бы цена была хорошая.
Чума наклоняет голову, даже сквозь шарф видно его недоумение.
— Тогда зачем обращаться к нему за информацией?
— Потому что в нашем деле информация — это валюта, — пожимаю плечами. — И при всех его минусах, информация у Гио почти всегда точная. Он не стал бы королём чёрного рынка, торгуя хернёй.
Чума хрипло фыркает — звук чистого отвращения:
— Значит, мы ставим жизнь на слова психопата.
— О, он психопат, — поправляю, усмехаясь. — Иначе мы бы не были друзьями.
Глава 7
ТЭЙН
Скользящий по улицам Столицы транспорт мягко гудит, его тонированные стёкла пропускают лишь приглушённый отблеск ухоженных парков и величественных зданий.
Я должен бы чувствовать что-то вроде ностальгии — возвращение домой, знакомые кварталы, архитектура, на которой я вырос.
Но вместо этого внутри — глухое, ненавязчивое, но непрекращающееся чувство тревоги.
Что-то здесь не так.
Словно сама основа этого города незаметно сместилась, пока меня не было.
Я бывал в Столице много раз за последние годы — отчёты, новые распоряжения, редкие визиты к отцу. Но сейчас… сейчас ощущение другое. Неправильное. Как будто воздух стал тяжелее, а стены роскошных зданий скрывают куда больше, чем кажется.
В голове снова и снова звучат слова Николая — этот ядовитый намёк на участие Совета в том, что они сами якобы презирают. Торговля омегами.
Эксплуатация самого отвратительного вида.
Я не наивен. Я знаю, что Совет готов на почти всё ради удержания власти. Мы — тоже не святые. Но я всегда верил, что Совет, границы и защита Райнмиха — это последний барьер между цивилизацией и хаосом Пустошей. Что все наши грехи — это цена, чтобы однажды люди получше могли построить новый мир.
Но это?
Это — дно даже для них.
Превратить омег в товар. В скот, который можно покупать, продавать и разводить по прихоти Совета?
Это мерзость.
Извращение того, чем должен быть Райнмих.
Вены под кожей пульсируют злостью. Часть меня хочет верить, что Николай соврал — что это была уловка, попытка сбить нас с курса. Но другая часть, более тёмная, прекрасно знает правду. Корень гнили слишком глубок. Слишком стар.
Реакция моего отца на пытки Айви — доказательство.
Транспорт замедляется и останавливается у высотного готического фасада Центрального Командования — шпили, камень, плющ. Я выпрямляюсь, загоняя мысли обратно. Сейчас не время для сомнений. Мне нужно ясное сознание и идеальная игра, если я хочу докопаться до сути этого кошмара.
Дверь открывается, и я выхожу на сияющий портик, поднимая взгляд на здание. Когда-то оно внушало мне гордость.
Теперь — больше похоже на мавзолей.
На памятник медленной смерти всего, за что мы должны были бороться.
За что, к чёрту, я вообще боролся?
Я отбрасываю мысль и вхожу внутрь. Гулкие залы, колонны, мрамор, бесконечные коридоры, где бюрократы мечутся меж солдат, словно муравьи. Лица у всех напряжённые, раздражённые, постоянно занятые.
У группы лифтов я провожу пропуск, кабина мягко взмывает вверх. Я закрываю глаза — глубокий, ровный вдох. Надо быть готовым к разговору.
К столкновению.
К бою.
Офис отца — на самом верхнем этаже. Вся комната — демонстрация сдержанной роскоши: дорогие полотна на стенах, мебель эпохи, аккуратно расставленная кругами. Резкий контраст с суровыми бункерами и полевыми штабами, где я провёл полжизни.
Забавно, что раньше это никогда не казалось мне неправильным.
Или… я просто не хотел замечать?
Мысль жалит. Сколько из этого оплачено кровью? Страданиями людей, которых Совет продавал, словно скот?
Я отгоняю это, когда секретарь поднимает взгляд. Её безупречная маска профессионализма едва заметно трескает.
— Командир Харгроув, — произносит она, поднимаясь. — Ваш отец на совещании, но я сообщу, что вы прибыли.
Она не успевает подойти к двери — та резко распахивается, и из неё выбегает молодой лейтенант. Лицо белое. Лоб в испарине. Глаза — полны ужаса.
Что за…?
Я видел отца злым. В ярости. Он умеет подавлять подчинённых одной лишь тенью своего голоса. Но сейчас… по тому, как этот офицер несётся прочь, будто за ним гналась смерть…
Отец в ярости.
И не просто в ярости.
Дверь снова распахивается.
— Тэйн! Внутрь.
Голос — как удар плетью.
Я встаю по стойке «смирно», подавляя странное смешение привычной дисциплины и растущей внутренней неприязни. И ещё — бунт. Тихий, едва заметный, но уже живой.
Выпрямившись, я шагну вперёд, входя в логово льва.
Отец сидит за своим массивным столом. Он будто занимает собой весь кабинет — такой же огромный, доминирующий, внушающий инстинктивный страх, как и всегда.
Закалённый войнами, легенда Райнмиха.
Генерал, который ковал меня с детства — жестко, беспощадно, без права на ошибку.
Его взгляд падает на меня — тяжёлый, оценивающий. Ищет слабость. Ищет трещину.
Он делает это с тех пор, как я родился.
— Генерал, — произношу я ровно, удерживая голос в нейтральном диапазоне. — Полагаю, ваше совещание прошло не лучшим образом?
Он фыркает — звук, поровну состоящий из презрения и раздражения.
— Ещё бы. Просто очередная бюрократическая херня от шавок Совета. Кажется, у них появились претензии к тому, как я веду некоторые дела, — рычит он, скривив губы.
В его словах есть нечто… скрытое. Подчёркнутая интонация, от которой у меня встают дыбом волосы на затылке. Он никогда не рассказывает даже столько.
Он догадывается? Понял ли он, что я знаю о грязных делах Совета и о его возможной причастности?
Я отгоняю паранойю, удерживая маску профессиональной отстранённости.
— Уверен, вы быстро всё уладите. Как всегда.
Его губы изгибаются в тонкую усмешку — больше оскал, чем радость.
— Приятно видеть, что вера в мои способности у тебя не пропала, сын.
Он откидывается в кресле, складывая пальцы домиком под подбородком и рассматривая меня взглядом, от которого невозможно уклониться.
— Кстати о способностях… хорошо, что ты зашёл. Я хотел поздравить тебя с успешно